Новости Барнаульской епархии

Источник информации: Алтайская митрополия
22 Мая 2017

- Ваше Высокопреосвященство, Владыка Сергий, поделитесь, пожалуйста, тем, как Господь привёл Вас в Московскую духовную семинарию.

- Без всякого лукавства и похвальбы о своем призвании к церковному служению я могу сказать словами Священного Писания: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин.15:16) и «Никто сам собою не приемлет этой чести, но призванный Богом, как и Аарон» (Евр.5:4). Были определенные нюансы, которые случаются со всяким человеком: раздумья, поиски. Что касается того классического, что мы порой читаем: «Родился в благочестивой семье…», семья, действительно, была благочестивая, но она к священнослужению не имела никакого отношения. У меня были простые родители, они разными видами деятельности человеческой занимались. На момент моего рождения родители проживали после Великой Отечественной войны в деревне, работали, как многие тогда, в колхозе, были простыми земледельцами или землепашцами. Не было у меня такого примера, чтобы за кем-то из своих родственников или по наследству пошел, но было очевидное призвание Божие, которое прозвучало через одного человека, причем не имеющего священного сана, но видевшего мое внутреннее стремление к нашей православной вере, к древним нашим отеческим обычаям. Не знаю ни одного дня в своей жизни, чтобы не верил в Бога, чтобы не ощущал Его в душе своей, поэтому у меня не было трудностей на пути в Церковь, на пути к служению Богу в священном сане. С самого детства моя душа ориентирована на то, чтобы исполнять волю Божию, чтобы не входить в противоречия с теми определениями, которые Бог дает в этом мире вообще и отдельно каждой душе, ведь каждая душа призывается и творится Богом для какого-то дела, ведь для каждого на земле предназначено свое служение. Для того, чтобы это служение совершить, нужно сначала распознать волю Божию. Дается каждому способность распознавать волю Божию, но порой человек путается, так как имеет опыт ошибок и ошибочные представления, потому сомневается – мой этот путь, моё это или не моё, от Бога это или от лукавого. Мы с самого детства обычно научаемся этому, если воспитываемся в правильной среде, или часто спрашиваем у старших, прислушиваемся к голосу наших родителей, учителей, наставников и просто опытных людей. Вот такой опытный человек встретился на моём пути, и он усмотрел моё стремление к познанию вещей духовных. Однажды он объявил мне, что мне надо быть священником. А чуть позднее, укрепившись в этом, он же сказал: «Ты будешь священником». На тот момент я был ещё в старших классах средней школы и не придал этому «пророчеству» особого значения. Для меня такого рода суждение было подобно шутке. Но потом, со временем, этот призыв, это определение стало звучать в моем сознании как голос Божий, как некое такое постоянное внушение, и я стал размышлять: а может это действительно так? Как же узнать волю Божию? Спросить было тогда очень опасно. Могли быть насмешки, могли быть неправильные советы. Пришлось положиться на Промысл Божий, который открывается со временем, «с пожданием»,  учат святые отцы. Я решил, что не буду противиться этому призванию, но и особо стремиться тоже не буду. Уравновесил свое сердце по слову святителя Феофана Затворника (эти слова святителя мною были позднее прочитаны, а тогда интуитивно догадывался) и стал смотреть, как будут развиваться события в жизни.

После школы трудился, выучился на водителя и был готов к службе в армии. Спокойно пошел в армию, зная, что за два года произойдет в жизни то, что подскажет дальнейший путь. В армии мне нравилось всё. У нас в роду все служили. Особо мне памятен мой дедушка, который был ветераном Первой мировой войны. В нашей семье воинская служба считалась священным делом, обязанностью. Из армии уходить не хотелось, даже получил предложение остаться сверхсрочно. Но вот тут-то снова внутри у меня появилось стойкое такое убеждение – всё-таки мне надо идти служить Богу. В армии служить много желающих и недостатка не будет, потому что там воинская повинность – новых призовут, а вот в армии служителей Божиих существенный дефицит. Никто тогда не хотел особенно идти в священство, т.к. было и страшно, и опасно. Было неопределенно, как там поведут себя безбожные власти, может, и вовсе закроют и запретят священнослужение, потому что установка была атеистическая на искоренение религиозных предрассудков, хотя уже и не в такой степени, как до войны. Открытых гонений не было, но никто не знал, как может всё повернуться. На последних месяцах службы в армии должен был принять решение, куда мне определиться. Мне стало стыдно за себя, стыдно за то, что мог уподобиться людям, оставившим в своё время Господа Иисуса Христа перед Голгофой, и очень жалко было нашего Господа Бога и нашу Церковь, которая была в гонениях, в оплеваниях и заушениях. И пришла решимость пойти по пути служения Богу, попробовать поступить в семинарию. Если с первого раза возьмут, значит, это мой путь, если не возьмут – это уже будет означать не мой путь, и к этому вопросу возвращаться не буду. Моим сотаинником был только один человек – это моя покойная мама. Только она знала и подсказывала какие-то вещи, но не напрягала и предоставила всё на волю Божию, мою личную свободу, на мой выбор. И тогда вместе с ней мы обратились к местному священнику, посвятили его в мои внутренние борения.  И он разрешил их вполне соломоновским способом. Батюшка сказал как я уже и решился: «Ну что же, давайте попробуем. Если возьмут, так возьмут, если нет, так нет». Решили, что для поступления мне нужно стать каким-нибудь церковным работником, так как это требовалось для рекомендации, потому что в советское время просто с улицы прийти в семинарию было нельзя. Помимо рекомендации священника в скором времени стали требовать и рекомендацию от архиерея. Так мало по малу в те советские времена, когда был комсомол, когда говорили,  что мы без Бога достигли чуть ли не рая на земле, мною был сделан иной выбор - достаточно трудный. Заявить о том, что поступаешь в семинарию, было непросто. Даже попытка поступления, когда она становилась фактом биографии, накладывала пятно на советского человека, и его потом всю жизнь могли избегать как неблагонадежного. Этот факт мешал карьере, вызывал предвзятое поношение от окружающих, так что объявлять об этом было неблагоразумно.

Мы так и сделали. О моём поступлении знало несколько человек. Когда меня приняли в семинарию, и моя старшая сестра узнала об этом, то она даже заплакала. Ей показалось, что я на весь свой род навлек осуждение со стороны окружающих. И главное, что она сказала: «Теперь нас и за границу не выпустят!». Мало кто знал, наверное, что пройдет немного времени, и эти границы станут иллюзорными, и  религиозные убеждения не будут препятствием для выезда, как это было в советское время. Сам Господь меня вывел из всех этих ситуаций. Люди добрые, конечно же, помогали. Те, кто, так или иначе, узнавал о моём намерении, сочувственно относились к выбору. Но выбор уже сделан. Господь укрепил меня. С легкостью сдавал экзамены, не боясь. Несколько месяцев после поступления в семинарию у меня ещё были какие-то сомнения в том, что вдруг не туда попал, потому что сложности были ещё и в необычности обстановки. Окончательно утвердился в выборе своего пути ближе к Пасхе первого года обучения. Все оставшиеся годы учился, не испытывая ни малейшего труда и принуждения – с радостью шёл вперёд. Когда перед окончанием академии встал вопрос о принятии сана, я уже был к этому готов. Спросил у лаврского духовника: «Как мне поступить? Писать прошение на рукоположение?» – «Конечно же! Ты же за этим пришел в семинарию». Написал прошение, которое было рассмотрено в обычном порядке. Владыка-ректор архиепископ Дмитровский Александр (Тимофеев) рукоположил меня. Обе хиротонии он совершил с разницей в три месяца. Заканчивал последний курс академии написанием кандидатской диссертации по кафедре гомилетики уже в священном сане. Вышел из духовных школ, как и подобает, во всеоружии, чтобы послужить Церкви в те очень шаткие, неустойчивые в идеологическом, экономическом и политическом плане времена – это был 1986 год.

- Владыка, в год Вашего поступления в семинарию ректором был архиепископ Владимир (Сабодан), расскажите о владыке как архипастыре и ректоре.

- При нем я закончил семинарию. А в академию я поступил и учился при владыке Александре.

Владыка Владимир был особенным человеком и архипастырем. Мы, студенты, глядели на него как на идеального архиерея и ректора. Находясь на высоте своего сана, он редко общался со студентами, но эти общения были настолько отеческими, духовными, возвышающими нас, что мы почитали своего ректора как человека святого, хотя в то время он был достаточно молодым, ещё едва с проседью. Для нас он был и образцом проповедника, убежденного, верующего человека. Его проповеди на праздники, а также в начале учебного года были настолько зажигательными, что мы заслушивались, а потом передавали и переписывали его слова. В будущем я виделся с владыкой Владимиром на Святой Земле, где нес послушание в Русской духовной миссии. Владыка Владимир очень любил Святую Землю. За два года моего служения в Миссии он приезжал около десяти раз, молясь у Гроба Господня, посещая святые места. Он придавал этим поездкам большое значение. При его уже развивающейся болезни они укрепляли его силы. Владыка Владимир правильно реагировал на те процессы, которым был свидетелем. Он сразу не давал оценок, а говорил: «Поживем - увидим». В моей памяти он остался образцом трезвенного отношения к жизни, образцом рассудительности.

Снова вспоминая семинарские годы, отмечу снисходительное отношение владыки Владимира к ошибкам семинаристов. Хотя в семинарию приходили в 20 лет и старше, так как в то время в семинарию брали по достижении совершеннолетия, чаще всего после службы в армии, но в армию неслуживших брали тоже. Поэтому все поступали в семинарию после армии. Мы были тогда уже взрослыми людьми, но, как говорится, садясь за парту, любой, даже старик, становится ребенком. Всегда свойственно ученикам и современным семинаристам ребячество, мальчишество. Владыка Владимир был к нам снисходителен, понимая всё это. Именно свои решения, когда нужно было что-то рассудить по проступкам студентов, владыка всегда делал в сторону милосердия и прощения.

- Традиционно все поступающие в семинарию проходили и проходят собеседования. Расскажите, пожалуйста, кто проводил собеседования и поделитесь Вашими впечатлениями.

- Конечно же, все проходили собеседование, так как многие приходили из внецерковной среды, среды атеистической. Нужно было, как говорится, тестировать человека. Для нас, имеющих опыт духовный и опыт жизни вообще, очень легко раскрыть или обнаружить истинное содержание души человека, приходящего к нам, особенно человека молодого. В собеседовании открывается человек, и мы этому уделяем большое значение. Обычно на собеседования приходили к ректору, инспектору, старшему помощнику инспектора. В те годы это были выдающиеся личности. Ректором был владыка Владимир, инспектором был архимандрит Александр, будущий владыка-ректор, архимандрит Елевферий (Диденко) – киевлянин, подвижный, духовно одаренный человек, который мгновенно мог нестандартными вопросами обнаружить содержание любого человека. У меня со всеми, у кого я проходил собеседование, впоследствии сложились самые добрые отношения. Наверное, тогда они увидели мое расположение и искреннее отношение к служению церковному. Мне запомнилось собеседование с инспектором архимандритом Александром. Он спросил: «А что вас привело в семинарию?». Ответил: «Хочу испытать волю Божию, ибо боюсь, вдруг мне дан от Бога талант, а я его закопаю». Он посмотрел так и строго и спросил: «А что, вы считаете, что это ваш талант?» – «Не знаю. Вот как раз хочу волю Божию определить». Он тогда посмотрел и сказал: «Ну что же, идите». Вот так и иду по жизни с таким напутствием. Уже и не помню, какие вопросы ещё задавали. Просто это был контакт душ верующих людей. При собеседовании ведь не только мы открываемся вопрошающим, но и они тоже: своими вопросами, своим отношением. До конца и не определить. Многое открывается на уровне сердца. «Сердце сердцу весть подает». Вот в этом и есть основной глубинный смысл собеседования при поступлении в духовные учебные заведения.

- Какие особенности поступления в духовные школы в советский период коснулись Вас?

- Да, конечно коснулись, но Бог покрыл меня грешного. Особенностью было то, что тогдашние органы слежения в обязательном порядке всех, кто поступал, ставили на учет. Не то чтобы отговаривали, а чинили различные препятствия. Одно из самых распространенных было то, чтобы абитуриент и потом студент вступил бы с ними в эдакое тайное сотрудничество; второе, если у желающего учиться или стать священником были какие-то, как говорится, нелады с советской властью, то, чтобы его не допустить в семинарию, могли в спешном порядке призвать на военные сборы, могли ещё что-то потом придумать. Или даже могли в семинарию отправить документ, не рекомендующий обучаться тому или иному человеку. И он получал своеобразную «черную метку», и все попытки поступления заканчивались всегда неудачно. Ведь семинария не могла пойти в противоречие с властью, чтобы не навлечь на себя вовсе закрытие. Настойчивые требования не принимать «неблагонадежных» людей учитывались приемными комиссиями. Я знаю таких людей немало, но тем, кому Господь вложил в сердце священнослужение, они всё равно становились священниками на приходах. Владыки встречались тогда очень смелые, невзирая на запреты, могли такого человека рукоположить. Очень много училось хороших, талантливых людей, но были и те, которые обладали язвой диссидентства – противоречия всему и везде. Такие люди занимали деструктивную позицию. Посмотришь на подобное и понимаешь, что воле Божией подчинялись даже большевики-коммиссары, и через них Господь очищал Церковь от нежелательных в ней явлений. Это не значит, что мы должны восхвалять подобное положение, но должны понимать, что Господь Промыслом Своим всякому добру содействует, а возникающее через уклонение от добра зло Он обращает к добрым последствиям. Поэтому мудрые люди и в советское время выдели руку Божию. Пусть действия Его были нам не до конца понятны и приятны. Воспитательский процесс требует иногда жёсткого и решительного вмешательства.

Вступительные экзамены были у нас такие же, как и в духовных школах в XIX и XX веках. Писали изложение. Требовалось, как и теперь, знание молитв, знание церковной истории, знание основных догматических истин, умение читать по-церковнославянски, а также церковное пение. Конечно же, в большей степени обращалось внимание на нравственное содержание абитуриента, которое становилось ясным для внимательного взора наставников и преподавателей.

- Владыка, поделитесь впечатлениями о первых годах обучения в семинарии, о семинарских и академических послушаниях.

- В первое время обучения человек привыкает. Как и везде, кому-то что-то не нравится, кому-то не комфортно, и это чисто человеческие вещи. У меня были послушания, можно сказать, экзотические. Архимандрит Елевферий вменил мне в обязанность ухаживать за старым выпускником ещё дореволюционной Московской Духовной Академии Владимиром Македоновичем Волковым, который ранее работал в нашей академической библиотеке. Мне и ещё нескольким студентам по очереди вменялось ежедневно оказывать ему помощь. Для нас это было большим счастьем: общаться с человеком – носителем академической истории, истории нашей страны, пережившим все эти годы. Мне по душе было это послушание. А ещё часто нёс послушание в столовой.

- Что Вы можете сказать о строгости ректора архиепископа Александра?

- Владыка Александр был не то чтобы строгим, а пунктуальным и решительным. Он прекрасно понимал наши слабости, прошел советскую школу, но не позволял проявляться нашим слабостям. Владыка Александр остался в памяти архиереем без страха и упрёка.

- Кто больше всего Вам памятен из преподавательского состава?

- Больше всего памятны легенды академии, профессора. Константин Ефимович Скурат. Он учил нас в 1 классе семинарии катехизису наизусть, но делал послабления. Был менее строг, чем Иван Александрович Глухов, который преподавал катехизис в параллельном классе. Конечно же, памятен Алексей Ильич Осипов, архимандрит Матфей (Мормыль), который преподавал у нас литургику. Памятен священник Алексий Ширинкин, который терпел наши козлогласия, потому что был человеком с абсолютным музыкальным слухом и всю жизнь преподавал в семинарии церковное пение. И, слава Богу, он до сих пор жив. Бессменный Иван Васильевич Воробьев, долголетний дежурный помощник инспектора и преподаватель латинского языка. Конечно же, памятен преподаватель Борис Николаевич Пушкарь – ныне митрополит Владивостокский и Приморский.

- Кто был духовником московских духовных школ в годы Вашего обучения? Какое влияние оказала Лавра, лаврское монашество на Ваше дальнейшее служение?

- Духовниками в московских духовных школах всегда были лаврские духовники. Отдельно духовники не назначались. Каждому предоставлялось право выбирать духовника по себе. На общие исповеди приходил всегда архимандрит Кирилл (Павлов), но к нему подходили, в основном, преподаватели, профессора, сам ректор ходил к нему на исповедь, старшие студенты. Мы же в большинстве случаев выбирали такого старца, который был для нас более приятен по возрасту и по нашим неустоявшимся понятиям. Был популярен в то время нынешний наместник Оптиной пустыни архимандрит Венедикт, нынешний схимник Оптиной пустыни архимандрит Вонифатий. Как сказал один лаврский поэт о них, «к ним приходит много лиц и студентов и девиц. Всех они благословляют, ко спасенью наставляют». Вот они пользовались такой популярностью. Многие духовником считали нынешнего наместника Данилова монастыря архимандрита Алексия – он был одним из популярных студенческих духовников.

- В конце 90-х начале 2000-х знаменитого преподавателя и дежурного помощника Ивана Васильевича Воробьева в первое его дежурство в начале учебного года студенты в трапезной встречали аплодисментами стоя. В годы Вашего обучения он тоже был дежурным помощником?

- Дежурных помощников было много. Они время от времени менялись, но неизменным был, как уже говорилось, Иван Васильевич Воробьев. Это особенный человек. Про него можно сказать, что среди нас обитал и совершал свой путь в горние обители праведный человек. В наши дни его ещё не встречали аплодисментами, но его объявления вызывали многократные восторженные одобрительные возгласы. Замечания, выговоры он всегда делал внушительно, по-доброму, но многократно, чтобы запомнилось. Можно сказать, что у нас с ним была духовная дружба. Ко мне он как-то особенно относился и доверял. Часто к нам обращались местные жители, особенно престарелые, и просили студентов помочь. И он, зная моё желание помогать, всегда разрешал. И когда я задерживался, нарушая распорядок, он говорил снисходительно: «Иванников находится на добрых делах, помогает нуждающимся».  Впоследствии видел его уже престарелым, отрешенным от должности. Он приезжал в Лавру помолиться, и мы всегда с большой любовью и тёплым чувством приветствовали друг друга. Известие о его кончине было для меня неожиданным. Хороший был человек.

Дежурным помощником у нас был нынешний архимандрит Макарий (Веретенников). В этой должности он запомнился, безусловно, как очень строгий человек. Его невозможно было никак провести. Он видел студента не только до подошвы обуви, но и на метр глубже в землю. С ним все боялись вступать в какие-либо конфронтации, хотя он наказать особо не имел права, но мог повлиять на оценку по поведению, которая приводила студента и к отчислению из Семинарии.

- Каким было питание для студентов в советское время?

- В советское время питание было традиционным: нашим, русским, таким и сохраняется до сих пор. Так, например, и сейчас в московских духовных школах по средам после акафиста Божией Матери на ужин дается винегрет, который был и остается отличительной особенностью этого дня. Наш рацион слагался из того, что ели и чем питались тогдашние советские люди, но в целом было намного лучше, чем в советском общепите. Особенностью было то, что Великим постом, кроме первой, средней и Страстной седмиц, за исключением среды и пятницы, разрешалось вкушение рыбы. За наши непосильные ученические труды было такое послабление.

- Многие знают про пожар в 1986 году. Владыка, Вы были знакомы с погибшими в пожаре студентами? 

- Пожар случился уже после моего выпуска. Я уже служил в Пюхтицком монастыре, и эта новость была для меня особым шоком. Не со всеми из погибших я был знаком и в дружбе мы не находились. В тех комнатах общежития проживали в основном только что поступившие ребята, младшие курсы, а  мы  были уже старшие. Из тех, кто спасся, был нынешний владыка Павел, митрополит Чернобыльский, наместник Киево-Печерской Лавры, с ним уже после мы имели встречи на Святой Земле и в Киеве.

- Среди Ваших однокурсников есть архиереи?

- Да, у нас много архиереев. Владыка Варсонофий, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, Управляющий делами Московской Патриархии; племянник Католикоса - Патриарха всея Грузии Илии II владыка Димитрий, митрополит Батумский и Лазский (Грузинская Православная Церковь); Владыка Гурий, архиепископ Новогрудский и Слонимский, ректор Минской духовной семинарии; Владыка Савва, архиепископ Тираспольский и Дубоссарский; владыка Тихон, епископ Видновский, викарий митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия; Владыка Максимилиан, архиепископ Песочинский и Юхновский (Калужская митрополия); владыка Петр, епископ Дятловский, викарий Новогрудской епархии.

- Владыка, в Московских духовных школах замечательная библиотека. Даже в советское время она хранила у себя огромное количество дореволюционных изданий. Что любили читать Вы?

- Библиотека московских духовных школ - это явление особенное, необычайное, тем более в советское время. Оттуда начиналось наше духовное развитие, возрастание, даже перерождение многих и многих под воздействием прочитанных духовных книг, потому что не было подобного собрания духовной литературы в то время нигде. Мы все многим обязаны библиотеке Московской Духовной Академии. Много книг прочитать удалось мне, даже хотелось быть ученым, но некоторые обстоятельства не пустили меня на путь богословствования, а направили меня на путь практического служения. Конечно, интересы были у всех разные, кто-то из студентов читал Канта, Гегеля, Фейербаха и прочих философов. Кто-то читал Соловьева, Розанова. Меня всегда привлекали жития святых, особенно написанные святителем Димитрием Ростовским на том его оригинальном славяно-русском наречии. Эти жития меня так завлекли, что я читал без остановки эти поэтические сказания о святых. Он ведь писал их не только в художественно-поэтической форме, но и как научно-исследовательский труд со сносками, ссылками, объяснениями, историческими и географическими справками. Поэтому до сих пор всем рекомендую читать жития святых именно святителя Димитрия Ростовского. Читали мы творения вселенских учителей и святителя Афанасия Великого. Любил читать письма святителя Феофана Затворника, святителя Игнатия Брянчанинова. Те, кто не начитался художественной литературы, то её дочитывали. Одно время меня очень увлекали источники канонического права, и даже собирался по этой тематике писать научную работу, но сложились обстоятельства, а именно: временная болезнь глаз. Стало невозможно заниматься никакими практическими научными занятиями, и  пошел помогать людям по благословению лаврских духовников и инспекции. Так стал практиком, а не теоретиком.

- Чем отличаются московские семинаристы от провинциальных?

- Безусловно, отличаются, и это сразу видно, во всяком случае, для нас, кто является объединённой семьей московских духовных школ, семьёй преподобного Сергия. Благословение преподобного Сергия неизбежно почивает на всех тех, кто обучался в московских духовных школах.

- Владыка, что Вы посоветуете нынешним воспитанникам духовных школ?

- Студентам хочется пожелать, чтобы они полюбили служение Богу, людям, нашей Православной Церкви и обрели в нём счастье, «ибо нет счастья вне служения», как говорил Иван Ильин.

Взирая на прожитые годы, на причудливые до невероятности зигзаги своей судьбы, без преувеличения могу сказать, что всё, до чего в этой жизни я на своем пути дошел, всё самое лучшее, что подарил мне Господь, всё это дали мне  мои родители, Московская духовная академия, Свято-Троице-Сергиева Лавра и наша Святая Русь! Одним из своих духовников я считаю Святейшего Патриарха Кирилла, потому что он призвал меня в монашеский чин и поставил на апостольское архиерейское служение, и вверил мне попечение в Церквах на Алтае. При Святейшем Патриархе Пимене я был рукоположен, при Святейшем Патриархе Алексии II служил 18 лет в его епархии в Эстонии.

Считаю себя обыкновенным послушником нашего Священноначалия. Молю Господа Бога, чтобы сподобиться встречи с Ним во Царствии Его Небесном, чтобы дал мне благодать удержать до конца своих дней заветы тех наставников, которые были в моей жизни. И стараюсь всегда помнить слова нашего великого мыслителя и философа И.А. Ильина о том, что «нет счастья вне служения». А поскольку служу, то счастлив, чего всем и желаю.

Владыка, от лица читателей студенческого журнала «Покров» благодарю Вас за очень интересное интервью. Просим Вашего святительского благословения и молитв.

С Владыкой-Ректором беседовал

выпускник Московской духовной академии

Алексей Изосимов