Новости Карельской митрополии

29.01.20 Два языка единой культуры

Источник информации: Карельская митрополия
29 Января 2020

Фотографии раскрываются при нажатии мышкой на миниатюры.
При использовании устаревших браузеров фотографии можно открыть с помощью правой кнопки мыши >>> открыть в новом окне.

Гражданский шрифт начал применяться в России в книгах гражданской печати в 1708 1710 годах после реформы Петра I. Только в 29 января 1710 года, был выработан образец шрифта, который устроил государя.

Ее целью было придать русской книге, до этого набираемой полууставом (одна из разновидностей письма в славянских рукописях), облик, характерный для европейской книги того времени.

В начале 1701 года Пётр I реорганизовал Монастырский приказ, начальником которого назначил одного из наиболее образованных бояр того времени – Мусина Пушкина. Ему было поручено управлять всеми издательскими делами, типографиями, в частности, и Печатным двором. Под его руководством осуществлялось и печатание русских книг в Амстердаме. Церковнославянский полуустав стал архаичным для новых изданий светского и научного содержания, и перед Петром I встала исключительно важная проблема – создание нового гражданского печатного шрифта.

Как указывают исследователи, анализ письменности конца XVII начала XVIII века даёт основание утверждать, что первоосновой русского гражданского шрифта явилось в определённой мере московское гражданское письмо начала XVIII века, переработанное на основе латинской антиквы.

Особенности шрифта антиквы – построение букв на основе круга и квадрата, плавный контраст между основными и соединительными штрихами, характер засечек, всё это также нашло отражение в русском гражданском шрифте.

В январе 1707 года Петр I собственноручно нарисовал эскизы, по которым чертежник и рисовальщик Куленбах, служивший при штабе армии для начертании карт и диспозиций (в те годы Россия воевала со Швецией), сделал рисунки тридцати двух строчных букв нового алфавита, а также четырех прописных букв "А", "Д", "Е" и "Т".

В июне 1707 года Петром I были получены из Амстердама пробы шрифта среднего размера, а в сентябре – оттиски пробного набора шрифтами крупными и мелкими. Затем в Голландии был приобретён печатный станок и другое типографское оборудование, приглашены мастера типографы для работы в России и обучения русских специалистов.

1 января 1708 года был подписан указ Петра: "... теми азбуками напечатать Геометрию на русском языке... и иныя гражданския книги печатать темиж новыми азбуками...".

Первая книга, напечатанная новым гражданским шрифтом, вышла в свет 17 марта 1708 года. Она носила заглавие: "Геометрiа славенскi землемЪрие" (учебник геометрии). Буквы "я" Петр не предусмотрел, ее функции выполняло сочетание букв – "и" десятеричной и "а".

Однако гражданская азбука еще не была окончательно выработана. В течение двух лет, с 1708 по 1710 год, Петр постоянно вносил разные изменения. В письме к графу Мусину Пушкину от 25 января 1709 года он говорил: "Я только писал, чтобы силы (ударение) ставили, а ныне и сил ставить не вели". В своем письме государь также замечал, что "печать толста перед прежней – чаю от того, что слова уже притупились – чего надобно смотреть и чаще переливать". Усмотрев "кривизну" в новой печати, Петр дал такое распоряжение графу Мусину Пушкину (4 января 1709 года): "литеру буки, также и покой вели переправить: зело дурно сделаны". Несколько раз государь производил изменения в новом шрифте, стараясь его более усовершенствовать, для чего неоднократно Печатный Двор представлял государю пробные оттиски азбуки. Только в начале 1710 года был выработан образец, который устроил государя.

Одобренный Петром I оттиск азбуки под заглавием: "Изображение древних и новых письмен славянских, печатных и рукописных" был прислан 10 февраля 1710 года в типографию со следующей собственноручной надписью Петра: "Сими литеры печатать исторические и манифактурные книги, а которые подчернены, тех в вышеписанных книгах не употреблять". В этом образцовом оттиске государь перечеркнул все заглавные и прописные славянские буквы и совершенно исключил буквы "от", "омегу" и "пси".

В архиве типографии хранится следующий документ. "1710 года генваря в 29 день великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич всея великия и малыя и белыя россии самодержец указал по именному своему государеву указу в приказе книг печатного дела впредь с вышеписанного числа всякие исторические и рукописные (на полях: мануфактурные) книги и каковы будут присланы переводы печатать амстердамскими новоизданными литеры…".

Новый гражданский шрифт окончательно вошел в обиход к середине XVIII века, когда он стал привычным для поколения, которое по нему училось грамоте. Старославянский шрифт, который до реформы использовался в официальных изданиях и обиходе, стали называть церковнославянским.

Так, доселе единая русская культура обрела два сначала два стиля письма, а чуть позже и два языка.

На протяжении всего XVIII века русская литература находится в творческом поиске и выработке литературного языка. Этот поиск можно свести к двум основным направлениям:

• ориентация на западноевропейскую языковую ситуацию, когда пишут, как говорят, что сопровождалось отказом от «глубокословной славенщины», а славянский язык воспринимался как чужой, иностранный, «жесткий», т. е. грубый, неестественный;

• признание специфики языковой ситуации в России по сравнению с Францией или Германией, признание общности славянского и российского языков и поиск их синтеза.

На этом втором пути литераторам пришел на помощь М. Ломоносов, создав «теорию трех штилей», изложенную им в трактате «О пользе книг церьковных в Российском языке». Ломоносов славянскую (исключив такие устаревшие слова, как обавати, овогда и т. п.) и русскую лексику делит на четыре группы:

1) славянские слова, которые хотя и малоупотребительны, понятны всем грамотным людям (отверзать, Господень, насаждать, взывать);

2) слова, которые одинаково употребительны как в славянском, так и в русском языках (Бог, слава, ныне, почитать);

3) слова, которых нет в церковных книгах (говорить, который, пока);

4) «презренные слова, которых ни в каком штиле употребить не пристойно, как только в подлых комедиях», т.е. просторечье.

Соединением разных групп лексики создаются три стиля литературного языка:

– высокий (образуется из слов 1-й и 2-й групп), высоким стилем пишутся героические поэмы, оды;

– средний, или посредственный (из слов 2-й и 3-й групп), средним стилем пишутся все театральные сочинения (кроме комедий), стихотворные дружеские письма, эклоги, элегии;

– низкий стиль (из русских слов 3-й и 4-й групп), низким стилем пишутся комедии, увеселительные эпиграммы, песни, дружеские письма в прозе, описания обыкновенных дел.

Уязвимым местом этой теории является связь языковых стилей с литературными жанрами в духе эстетики классицизма. Русская литература пошла по пути, намеченному Ломоносовым, освобождаясь от классицистской ограниченности

Дискуссии о путях развития русского литературного языка продолжались до начала XIX века. Их завершением можно считать литературную борьбу между новаторами во главе с Н. М. Карамзиным, которые ориентировались на западноевропейскую ситуацию, и архаистами во главе с Н. С. Шишковым.

Выступая в защиту церковнославянского языка, Шишков высказывает поразительные по интуиции мысли тогда, когда учеными еще не были разработаны многие филологические понятия (тех, кого глубоко заинтересует эта тема, отсылаю к книге А. М. Камчатнова). Наиболее важным для данной темы представляется такое высказывание Шишкова: «Когда поют: се женихъ грядетъ въ полунощи, я вижу Христа; но когда тожъ самое скажутъ: вонъ женихъ идетъ въ полночь, то я отнюдь не вижу тутъ Христа, а просто какова нибудь жениха. Склько смешно въ простыхъ разговорахъ говорить высокимъ славенскимъ слогомъ, столько же странно и дико употреблять простой язвкъ въ священном писании»[10]. Здесь выражено понимание церковнославянского как языковой иконы.

Литературные споры находят свое завершение в творчестве Пушкина, которого по праву считают родоначальником современного литературного языка. Пушкин начал как карамзинист, но в процессе творческого взросления изменил свои взгляды, пришел, как и Шишков, к осознанию славяно-русского единства, выработал принципы синтеза славянских и русских элементов в пределах одного текста, которые остаются верными и в наши дни. Славянизмы имеют в произведениях Пушкина следующие стилистические функции:

– средство воспроизведения культуры, мировоззрения и быта исторически отдаленных эпох русской жизни («Борис Годунов», «Полтава»);

– источник средств гражданской риторики и лирической патетики;

– источник религиозной лирики («Пророк», «Отцы пустынники и жены непорочны…»);

– средства высокого эпического стиля и литературной стилизации народной поэзии («Песнь о вещем Олеге», «Песни западных славян»);

– источник отвлеченной лексики и фразеологии в научных и публицистических трудах.

Итогом литературных поисков, справедливости ради необходимо подчеркнуть здесь заслугу обоих направлений, явилось создание такого уровня развития русского литературного языка, что стали возможны конгениальные переводы на него всех достижений мировой литературы. Достаточно упомянуть перевод «Илиады» Гомера Н. Гнедичем. В недрах Российских Духовных Академий окрепла переводческая школа, и именно в XIX веке мы имеем полные собрания сочинений святых отцов, так как сформировался и богословский язык. Когда преп. Паисий Величковский делал в XVIII веке свой перевод Добротолюбия, он мог перевести только на церковнославянский. Книга выдержала на протяжении XIX века несколько изданий, что говорит о том, что русские люди не утратили способности понимать по-церковнославянски. Свт. Феофан Затворник в 1877 году опубликовал свой перевод Добротолюбия, и язык этого перевода – русский богословский язык, вобравший в себя славянский.

Русская культура преодолела пропасть между славянским и русским языком, произошел возврат к ситуации одноязычия, главной отличительной чертой которой является возможность соединения двух языков в пределах одного текста. Может быть, именно этим объясняется взрыв акафистного творчества в XIX веке. Немая верующая душа обрела способность выразить себя. Известно, что акафисты писали люди всех сословий. Были созданы специальные комиссии, которые рассматривали написанные тексты и или разрешали их для печатания, или отвергали. Одна из причин, по которой акафист мог быть не допущен к печати, – слишком большая русификация языка. Но это и доказывает, что в сознании человека XIX века два этих языка вновь соединились в один.

Особенность отличия одноязычия XIX века от одноязычия первого периода X–XIII веков в том, что стала возможна молитва на русском языке. Дело в том, что церковнославянский язык – языковая икона – область чистого духа и в нем всегда ощущалось отсутствие душевности, психологизма в современном понимании. Русский язык, слившись с церковнославянским, становится теперь способным передавать и молитвенные переживания. Он становится средством выражения молитвы частной, келейной. За церковнославянским закрепляется функция быть голосом Церкви в официальном богослужении.

Сторонники сохранения славянского богослужения иногда ссылаются на то, что церковнославянский богаче русского. Это не верно. Богаче русский язык, он имеет средства описания всех сторон человеческой жизни, начиная с низшей (это может быть даже лексика, находящаяся за пределами литературного языка, так называемая бранная и даже матерная) и заканчивая высшей (религиозная поэзия). Пытаясь описать богатство русского языка XIX–XX века, филологи создают учение о функциональных стилях. «Функциональный стиль – разновидность литературного языка, в которой язык выступает в той или иной социально значимой сфере общественно-речевой практики людей и особенности которой обусловлены особенностями общения в данной сфере». В переводе на нелингвистический язык это значит, что в зависимости от того, с кем ведется общение и по какой теме, человек выбирает те или иные языковые средства. Когда в XX веке разрабатывалось это учение, язык Церкви не мог быть рассмотрен с этой точки зрения. Несмотря на то что современное сознание утратило принцип иерархичности, выделение функциональных стилей русского литературного языка: научный, официально-деловой, публицистический, обиходно-бытовой – несет на себе этот отпечаток. Пора поставить вопрос о том, чтобы язык Церкви – церковный стиль – был включен в эту систему и поставлен выше научного.

Здесь могут последовать возражения филологов, которые будут настаивать на том, что русский и славянский – два разных языка. Бывают ситуации, когда «члену языкового коллектива свойственно воспринимать сосуществующие языковые системы как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя (включая сюда и исследователя-лингвиста) естественно в этой ситуации видеть два разных языка» т. е. то, что трудно принять ученому филологу, легко преодолеет сознание верующего человека. Поэтому, разбирая тексты молитв Иоанна Кронштадтского, Плетнева А. А. пишет: «Тексты молитв , не предназначенные для богослужебного употребления, достаточно гармоничны в языковом отношении. Элементы двух языков прекрасно сочетаются. Создается впечатление, что для составителя текстов русский и церковнославянский являются единым языком, то есть церковнославянский является богослужебным стилем русского литературного языка»

Все это звучит оптимистично. Но проблема непонимания славянского языка богослужения и Священного Писания в XIX веке вновь возникает, и более остро. Важно понять, что это уже не чисто языковая проблема, а проблема разъединенности двух культур – светской и церковной. Как известно, сам Александр I читал Библию на французском языке. Но не будем забывать, что Российское библейское общество, деятельность которого развернулась в годы правления этого императора, ставило своей задачей не только дать переводы Священного Писания на русский язык и на многочисленные языки малых народов, населявших Российскую империю, но также издавать дешевые славянские Библии – и эти дешевые издания расходились, были востребованы. Налицо разрыв между культурой аристократической, образованной элиты и народом.

РБО, открытое в 1813 году как филиал Великобританского библейского общества, было закрыто в 1826 году, так как его активными деятелями являлись люди неправославного вероисповедания; оно, помимо переводческой деятельности, вело активную работу по распространению мистических книг и масонских идей. Заслуга возобновления работы над переводом Библии на русский язык в 50-е годы XIX века принадлежит святителю Московскому Филарету (Дроздову). На этот раз были привлечены ученые и богословы четырех Российских Духовных Академий, в недрах которых сформировалась серьезная русская богословская и переводческая школа. Страшно представить, что было бы сейчас с нами, людьми XX–XXI вв., если бы этого перевода не было. А тогда, в середине XIX века, были серьезные противники этого дела и стоит вдуматься в возражения, которые представил на имя обер-прокурора Святейшего Синода митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров): «…русский перевод будет вытеснять славянский язык, и без того недовольно знакомый образованным из наших соотчичей, для которых таким образом может сделаться наконец непонятным и само богослужение церковнославянское…»; «чтобы существовало народное требование именно русского перевода Священного Писания, это не только не доказано, но и несправедливо… Не доказывает народного требования на русский перевод и то, если к нам вторгаются иностранцы со своим изданием Библии на русском языке… впрочем, с распространением русского перевода таковое вторжение не только не прекратится, но, вероятно, сделается еще сильнее» Эти мысли звучат поистине пророчески.

Но работа над переводом Библии началась. В 1860 году было издано русское евангелие (в версии 1818 года), в 1876 году в одном томе полная русская Библия, так называемая Синодальная. Стоит упомянуть, что язык перевода уже в то время воспринимался как устаревший, и это было началом русского православного ответа на католический и протестантский подходы к решению проблемы.

Следующими на очереди, как и предсказывал Киевский митрополит Филарет, оказались богослужебные тексты. Сразу стоит отметить новое по сравнению с подходами к редактированию текста при патриархе Никоне: «если прежде основной задачей книжной справы было сделать текст более “правильным” – в богословском, источниковедческом или языковом плане, то теперь к этим требованиям добавляется еще одно – понятность. Славянский текст должен стать понятным для носителя русского языка»

Сохранились публикации в периодической печати переводов богослужебных канонов В. П. Нечаева, И. Д. Колоколова, Е.И Ловягина. Известно крайне сдержанное отношение митрополита Московского Филарета к этим трудам, несмотря на то что он сам перевел на русский язык акафист Пресвятой Богородице. В 1881 году Св. Синод создает специальную комиссию, но архивные материалы, результаты работы этой комиссии, пока не обнаружены.

Остановимся более подробно на работе над редакцией богословских текстов епископа Екатеринославского Августина (Гуляницкого), так как им разработана лингвистическая программа исправления богослужебных книг, в основных своих чертах остающаяся неизменной для всех сторонников поновления церковнославянского языка. Он открыто заявляет: «Нам в высшей степени желательно, чтобы язык этот (церковнославянский) постепенно упрощался и приближался к нашей живой речи» Епископ Августин предлагал исключить двойственное число, а также отказаться от языковых элементов, заимствованных из греческого языка: синтаксические кальки «дательный самостоятельный», «инфинитивные конструкции», местоимение «иже» на месте греческого артикля; отказаться от греческого словорасположения, заменить устаревшие «непонятные» слова, ввести современную пунктуацию.

Итогом работы XIX века в решении проблемы непонятности церковнославянского языка явилась выработка трех направлений:

• углубленная катехизация народа, которая выразилась в развитии системы церковно-приходских школ;

• переводы богослужебных текстов на русский язык с целью сделать их понятными. Блестящий образец такой работы представляют переводы М. Скабаллановича, где текст не просто переводится, но сопровождается комментариями и ссылками на греческий оригинал, переводу предшествует исследование по истории формирования праздника и его содержания;

• новые переводы на славянский язык. Одним из первых эту мысль выразил свт. Феофан Затворник: «Что же касается до лучшего перевода богослужебных книг, то об этом я думаю так: наши богослужебные книги – неоцененное сокровище молитвы, догматствования православного и нравоучения. Потому их надлежит блюсти и соблюдать в том же духе, как есть. Но перевод их следует улучшить – или снова перевести, не на русский, а на славянский же, только чтобы изложение было понятно» Тогда еще не была разработана филологическая терминология и выявлена разница между новой редакцией и новым переводом. Можно предположить, что речь шла именно о новой славянской редакции. Сходное мнение выражал и Патриарх Тихон на Поместном Соборе 1917–1918 годов.

К началу XX века вопрос об исправлении богослужебных книг становится настолько актуальным, что в периодической печати начинается открытое его обсуждение, и проблему непонятности славянского языка можно считать ключевой. Исчерпывающая подборка этих материалов дана в книге прот. Н. Балашов В 1907 году была организована Комиссия по исправлению богослужебных книг под председательством архиепископа Сергия (Страгородского Были подготовлены к печати и вышли в 1912 году Постная Триодь, а в 1913-м – Цветная. Хотя теоретические подходы к редактированию оставались те же, что и у епископа Августина (Гуляницкого), исправления не носили столь ярко выраженный характер русификации языка. Обращает на себя внимание решение Синода печатать книги новой редакции без отметок на заглавных листах о произведенных исправлениях и выпускать книги в продажу не прежде, как по распродаже всех экземпляров старого издания, т. е. желание провести замену текста незамеченной, что, учитывая хорошее знание русским человеком того времени богослужения, представляется абсолютно непонятным. Результатом явились волнения на местах, например в Валаамском монастыре. Вчитываясь в дискуссию о богослужебном языке в начале XX века и вдумываясь в столь нелогичное решение Синода, погружаешься в ту особенную атмосферу болезненно возбужденного сознания, которое в период между двумя революциями охватило все русское общество, и клирики не явились исключением. Что же касается решения Поместного Собора 1917–1918 годов о богослужебном языке, то исследователи не могут прийти к однозначному мнению, каким оно было, что, учитывая политическую обстановку, в которой протекал Собор, тоже не удивительно.

В советский период в силу исторических обстоятельств Церковь не могла ни серьезно продолжить начатую работу, ни выработать принципиально новых подходов. Над текстом богослужебных книг работал еп. Афанасий (Сахаров), считая свою работу подготовительным этапом к будущей книжной справе. Пожалуй, единственно новым явилась традиция печатания церковнославянских текстов гражданским шрифтом, введенным Петром I, что делает славянские тексты по-настоящему непонятными, так как система специальных обозначений для расподобления совпадающих грамматических форм разработана в XVII веке именно с целью лучшего понимания текста.

Наконец в конце XX века началось возрождение церковной жизни. И перед нами встали старые проблемы, а славянский язык оказался непонятным для людей, даже вступивших в ограду Церкви. Но XIX век уже дал ответы, как решить эту проблему: 1) катехизация; 2) переводы, сопровождаемые научными исследованиями; 3) новая славянская редакция. Необходимо, чтобы эти решения были осмыслены с учетом специфики своего времени.

В 2019 году, на епархиальном собрании Москвы Святейший Патриарх Кирилл отметил, что паремии и Апостол во время богослужения можно читать по-русски – если прихожанам и клиру это по душе.

Дискуссия по данному вопросу продолжается.

Информационный отдел Петрозаводской и Карельской епархии по материалам интернет – журнала Православие.ру, 2020 год.