Новости Владимирской и Суздальской епархия
«Днесь светло красуется...» Сколь много храмов, о которых этого уже не скажешь. К счастью, эти эпические слова справедливы для владимирского Успенского собора, с XII в. и по сей день возносящегося над клязьменским холмом. Всемирно известный памятник христианской культуры, построенный мастерами Андрея Боголюбского и Всеволода III и сохранивший не только древние архитектурные формы, но и фрески ХП-Х1П вв., и живопись святого-инока Андрея Рублева, и резной иконостас XVIII в., и гробницы некрополя, собор принадлежит церкви, но одновременно и музею: интересы разные, но примиримые. Однако в недавнем прошлом, которого не знают нынешние поколения, были и другие времена — это послереволюционные десятилетия. История Успенского собора двух послереволюционных десятилетий может быть документально восстановлена по материалам Владимирского областного архива. Воздержавшись от комментариев, предоставим слово творцам и участникам событий.
23 января 1918 г. Владимирский губисполком получил инструкцию комиссара НКВД Лациса: «Ввиду декрета СНК «О свободе совести, церковных религиозных обществ» предписывается всем советам, впредь до особой инструкции взять все учреждения и имущества существующих в России церковных, религиозных обществ под строжайший контроль» [1].
Успенский собор поступил в ведение Главмузея наркомпроса, однако, как сообщал в 1923 г. зав. губмузеем в Рабоче-крестьянскую инспекцию, «в Успенском соборе Главмузеем разрешены богослужения в 1918 г. в силу особого религиозного значения храма».[2]
Но церковная жизнь была нарушена. В феврале 1919 г. комиссия с участием врачей-экспертов вскрыла покоившиеся в Успенском соборе мощи святых князей-мучеников: Глеба, Георгия и Андрея Боголюбского, составлены акты вскрытия и осмотра.[3] Имущество храма перестало принадлежать храму: 26 января 1920 г. настоятель представил в уездно-городской исполком «описи церковного соборного имущества и описи вещей, взятых из соборной ризницы на хранение во Владимирский исторический музей по особому на то распоряжению советской и церковной власти.»[4]
Верующие должны были отныне заключать соглашение с местной властью на пользование церковью и церковным имуществом.
1 ноября 1920 г. такое соглашение подписали прихожане Успенского собора; 31 октября 1921 г. было составлено дополнение к нему (27 подписей); настоятель собора протоирей М. Сперанский удостоверил принадлежность всех подписавшихся к православному вероисповеданию.[5]
В связи с образовавшейся комиссией Помгол и декретом ВЦИК от 23 февраля особенно активно стало повсеместно изыматься церковное имущество.[6] 15 марта 1922 г. начальник милиции «произвел опечатку владимирского Успенского собора и поставил караул для охраны впредь до распоряжения председателя ГИК. Опечатка собора произошла по поводу утери и хищения злоумышленно ключей согласно заявлению члена комиссии по изъятию церковных древностей тов. Беспалова...».[7]
23 марта 1922 г. из Успенского собора было изъято ценностей — 1 фунт 13 золотников золота и 4 пуда 52.3/4 золотника серебра.[8] Изъятое церковное имущество делилось на несколько категорий: драгметаллы сдавались в финорганы, историко-художественные ценности — в музей, обиходное имущество и прочий «инвентарь» — на распродажу.[9] Заведующий губмузеем А. И. Иванов, обеспокоенный залежами бесполезных церковных богатств в закрытых храмах, 25 июля 1922 г. писал: «...При современном обнищании страны было бы разумно и целесообразно спасти это имущество и использовать на те или иные многочисленные государственные нужды. Самым лучшим и легким способом... был бы тот, чтобы церковная власть сама взяла на себя инициативу разумной ликвидации громадных залежей бархатных, парчовых, шелковых и других предметов и полученные... суммы передала советской власти... В этом направлении можно было бы сделать соответствующее внушение церковным властям...».[10]
17 мая 1922 г. в соборе вновь работает комиссия по изъятию церковных ценностей, в октябре имущество собора было принято от настоятеля протоиерея Михаила Сперанского.[11] 10 июня эксперт Ржи-тельницкий определял вес изъятого металла.[12]
Весной 1923 года община вынуждена была оставить свой храм.[13] После этого имущество собора продолжает в особенности щедро изыматься для «реализации». Так, 9 июня 1923 г. «получено из Успенского собора при ликвидации наличными деньгами 1.840 рублей... Получено от магазина губОНО «Культура» за проданный из Успенского собора несгораемый сундук 6 тыс. рублей.[14]
6 июня «губОНО просит разрешении вывезти из Успенского собора 5 шкафов и стулья из Боголюбовского монастыря, крайне необходимые для Дома работников просвещения».[15]
21 июня А. И. Иванов продал некоему гражданину Небову «находящиеся в Успенском соборе духовно-религиозные книги и книжный хлам для утилизации... по цене 14 коп. золотом за пуд...»[16]
30 июня «закупленный из Успенского собора книжный хлам всего весом 810 пудов по 14 коп. золотом за пуд всего уплачено 113 р. 40 коп. по курсу 71 р. 50 коп.; в дензнаках 1923 г. 8448 р. 30 коп.» [17]
30 июля некая гражданка Жаворонкова с Троицкой улицы купила церковных тканей и мебели на сумму 26136 р.[18]
4 августа 1923 г. было описано имущество Георгиевского придела. В этой подробной описи упоминаются среди прочего и картины В. М. Васнецова: «Между второй аркой от Успенского собора картина «Страшного суда» Васнецова..., на южной стороне храма картина «Сошествие во ад» художника Васнецова... на северной стороне на стене картина «Евхаристия» Васнецова», перечислены колокола на колокольне: «Колокол большой 508 пудов; полиелейньщ, край отбит; будничный, часовой и маленьких разных — пять».[19]
Предметы, имеющие историко-художественное значение, поступали в музей. 28 мая 1923 г. был составлен акт на передачу в музей икон,[21] 25 мая — акт на исторические ценности.[21] Кроме этих актов, были и другие.[22]
На внутрицерковной жизни тяжело отражалось то, что происходило вокруг. В православии выделились так называемые «обновленцы» в противовес «тихоновцам». В 1920 г. было закрыто старое Епархиальное управление.[23] В 1923 г. во Владимире состоялся Епархиальный съезд, на котором обновленцы восторжествовали. В губернии возникают обновленческие общины. 26 июля 1923 г. был заключен договор на пользование Успенским собором с обновленческой общиной; к апрелю 1924 г. у нее оставался Георгиевский придел, а Успенский собор был закрыт.[24] 4 апреля 1924 г. обновленческое Епархиальное управление возбудило перед ГИКом ходатайство о передаче верующим Успенского собора, находящегося в ведении губмузея; 11 апреля ГИК поручил музею договориться с общиной.[25] 16 апреля Епархиальное управление в лице протоиерея Знаменского просило «о разрешении временно, на две недели, совершить богослужение во владимирском Успенском соборе».[26] Власти, прежде чем дать такое разрешение, запросили губмузей, поскольку «в Успенском кафедральном соборе находятся ценности, взятые на учет губмузеем согласно акта 26 мая 1923г.»[27]
Зав. губмузеем А. И. Иванов, принимавший самое ревностное участие во всех комиссиях по изъятию церковных ценностей и чрезвычайно заинтересованный в соблюдении музейных интересов, ответил на этот вопрос обстоятельным и очень содержательным для нас письмом от 19 апреля: «Древний Успенский собор, находящийся в ведении музейного отдела и превращенный в собор-музей... представляет памятник первоклассного значения и требует бережного к нему отношения. Община верующих, пользовавшаяся собором до 1923 г., оставила музейному отделу печальное наследство: благодаря нерегулярному отоплению древнейшие ценнейшие фрески собора покрылись ползучей плесенью. Расчистка их требует значительных затрат от музейного отдела, обязанного сохранить эти фрески от дальнейшего разрушения. Новая община верующих, которая в настоящее время пользуется Георгиевским храмом при Успенском соборе, оказалась совершенно несостоятельной к выполнению обязательств. По договору от 26 июля 1923 г. она обязана была производить весь необходимый ремонт и отопление всего собора... а также нести охрану собора. Ни одного из указанных условий договора община до сих пор не выполнила. Ввиду этого музейный отдел вынужден нарушить договор и привлечь общину к ответственности.
В дальнейшем музейный отдел, естественно, должен будет отнестись к вопросу о сдаче такого первоклассного памятника, как Успенский собор, какой-либо общине верующих с величайшей осторожностью. Поэтому губмузей полагал бы необходимым потребовать от общины верующих к моменту заключения договора выполнение следующих условий: 1) немедленно заготовить и подвезти к собору необходимое на зиму количество топлива; 2) внести в губфинотдел необходимую на текущий ремонт в течение года сумму денег; 3) нанять сторожа. Только при выполнении этих условий надлежащее сохранение памятника будет гарантировано. 4) При передаче общине верующих Успенского собора необходимо учесть и еще одно чрезвычайное обстоятельство. При принятии в музей для изучения находящиеся в нем мощи (Андрей, Глеб, Георгий)... открытые согласно постановления самого Епархиального управления, служили сами собой могучим орудием антирелигиозной пропаганды. Около «мощей» прошло несколько тысяч посетителей. При открытии в соборе богослужения необходимо, чтобы мощи были оставлены в том виде, в каком они находятся в настоящее время, и осмотр их всегда свободен по требованию губмузея».[28]
21 апреля 1924 г. был составлен акт, регулирующий отношения между музеем и общиной,[29] а 23 апреля заключен договор о передаче Успенского собора общине верующих (обновленческой) во главе с настоятелем собора протоиреем А. Е. Знаменским и составлена опись церковного имущества с указанием предметов, оставляемых в соборе, но за музеем; в их числе «рака на мощах Георгия старинная, окованная серебром» и «образ Максимовской Богоматери древний в серебряной ризе».[30] Георгиевский придел общине не передавался, а оставался за губмузеем для организации в ней церковного музея.[31]
Однако спустя 4 месяца после заключения договора губмузей стал предъявлять общине серьезные претензии в невыполнении условий по содержанию памятника, состоящего на музейном учете. 20 августа 1924 г. адмотдел ГИК сообщил в президиум ГИК, что община за 4 месяца ничего не предприняла по ремонту собора, и предложил изъять его из пользования общины.[31] 13 сентября 1924 г. на заседании президиума ГИК слушался вопрос «о расторжении договора с группой верующих на пользование Успенским кафедральным собором... и передаче его в ведение губмузея», постановили предложить общине выполнить договор или письменно отказаться от здания.[32]
Однако неожиданно в эти церковно-музейные дела вмешалось ОГПУ и 25 октября 1924 г. замначальника Гудин отправил в административный отдел ГИК следующее любопытнейшее письмо с пометой «Совершенно секретно. Регистрации не подлежит»: «По имеющимся сведениям, владимирский кафедральный собор по причине невыполнения договора с общиной верующих от пользования общиной отнимается, а также ставится перед общиной верующих вопрос об обязательном выполнении невыполненных в отношении ремонта собора условий.
Будучи извещенным, что все эти требования исходят от музейного управления и что последнее более чем следует заинтересовано в расторжении этого договора с общиной ввиду только того, что она является обновленческой , а люди, которые влияют на это принципиальное расторжение, являются с определенной монархической окраской и стремятся к тому, чтобы, разрушая обновленческое движение, укрепить состояние церковного лагеря тихоновщины.
На основании директив СО ОГПУ наша задача, которая выражалась в укреплении обновленческих сил, частью была выполнена и результаты в разложении духовенства были достигнуты, а вместе с тем была достигнута часть антирелигиозного состояния. Но при таком положении дел наша работа и достижения могут быть затруднены на долгое время, т.к. город Владимир в церковном отношении есть отражение и показательность для всего губернского церковного состояния.
На основе указаний и распоряжений СО ОГПУ и в интересах нашей общей работы... ВГО ГПУ просит кафедральный собор оставить в пользовании того коллектива верующих, какой есть в настоящем, и договора не расторгать...»[34] Административный отдел позволил себе не согласиться с таким вмешательством и в ноябре ответил ОГПУ тоже «совершенно секретным» посланием: «...согласно ст. 10 декрета «Об отделении церкви от государства» все церковные и религиозные общества не пользуются никакими преимуществами и субсидиями ни от государства, ни от его ...установлений. Вследствие этого запрещается всем гос. установлениям путем административного вмешательства поддерживать какой-либо культ или какое-либо церковное управление в ущерб другим... Ходатайство о расторжении договора исходило от губмузея... Имея ввиду злостное уклонение от исполнения договора, губернский адм-.отдел ГИКа и ставит задачей принудить их исполнением его или же закрытия храма.»[35]
31 января 1925 г. актом осмотра собора «были установлены факты невыполнения общиной взятых на себя обязательств по охране и поддержанию в порядке собора», и 14 февраля Главнаука НКП предложила ГИКу «в целях действительной охраны... собора... расторгнуть договор и изъять собор из пользования общины верующих, приняв его в непосредственное ведение губмузея... надлежит в ближайшее время представить на утверждение план музейного устроения собора».[36] 23 февраля 1925 г. губмузей так аргументировал необходимость расторжения договора: «Община верующих не выполнила принятых на себя обязательств... Собор необходим губмузею для организации в нем музейного отделения, для чего губмузей намерен перенести в собор предметы церковного имущества из губ. Исторического музея, а освободившееся в музее помещение приспособить под Революционный музей...»[37]
17 марта 1925 г. адмотдел представил в президиум ГИК подробное изложение вопроса с выводами о несостоятельности общины, «которая не в силах справиться с таким крупным зданием, как Успенский собор».[38] Между тем «возможности» музея А.И. Иванов в уже цитированном здесь письме оценивал так: «Музейное дело в России в настоящий момент переживает ужасный кризис... не на что купить необходимый для подвески картины гвоздь».[39] Разве что распродажа церковных книг, мебели и облачений поправила положение губмузея...
28 марта 1925 г. Главнаука торопит ГИК с передачей собора музею.[40] Однако 17 апреля ГИК, видимо, не без нажима ОПТУ, вынес на заседании президиума иное решение: «от расторжения договора... воздержаться». Но музей не сложил оружия.
2 июля 1925 г. архитектор Главнауки П. Д. Барановский и двое сотрудников музея — А. И. Иванов и X. В. Медведков «произвели осмотр Успенского собора... и нашли, что в соборе вследствие отсутствия вентиляции имеется большая сырость, весьма вредно отражающаяся на древних фресках, покрытых в некоторых местах слоем плесени... имеется большой налет копоти...»[41] Дело затягивалось. Тогда ГИК обратился к своему юрисконсульту. 25 марта 1926 г. тот дал заключение, в котором на основании всех музейных актов и отношений счел договор с общиной подлежащим расторжению. Общине вменялось в вину то, что она недостаточно отапливала собор и Георгиевский придел, не охраняла их, ремонт 1924/26 г. производила в недостаточных размерах, а в 1925/26 гг. вовсе не производила. Все это расценивалось как «злоупотребление церковным имуществом».[42] Обновленческой общине пришлось расстаться с собором. 27 марта 1926 г. президиум ГИК постановил договор расторгнуть и собор передать музею.[43] 1 апреля на просьбы верующих возобновить службы был ответ — «отказать».[44]
Но у собора оставались еще другие, прежние владельцы — «староцерковники», потерявшие его в 1923 г. Теперь эта община попыталась вернуть свой храм. 23 марта 1926 г. бывший настоятель собора протоиерей о. Сергий Лавров направил в ГИК прошение, сколь мало похожее на официальную бумагу, столь же замечательное своей проникновенной интеллигентностью и искренним страданием. Вот оно: «Октябрьская революция застала собор во время подготовки к частичной реставрации и починки окружающих строений. Она больно ударила вообще по религии. Собор был лишен казенной помощи и сочувствия молодежи. Некорректные выступления отдельных лиц оттолкнули жертвователей и прихожан от собора, но оттолкнули не всех. Как ни тяжело было то время для собора, все же остатки прихожан тесно сплотились около него и образовали коллектив для сохранения его самого, также и службы в нем.
К великому горю, в Российской церкви тогда произошло разделение и выплывшие откуда-то «обновленцы» повели борьбу с не ведущими никакого обновления православными русскими людьми. Религиозное чувство самое тонкое и деликатное из всех других чувств. Поэтому возникшая борьба с кляузами, клеветой, науськиванием и насилиями разного рода разогнала молящихся от собора, и он стал пустеть. В 1923 г. на Епархиальном съезде, бывшем в марте месяце, обновленцы победили так наз. «тихоновцев», побоявшихся явиться на этот съезд и открыто выступить против них. В то время как сам Патриарх, так и многие старые церковные деятели подозревались в контрреволюции и боялись борьбы с обновленцами, сумевшими войти в доверие к гражданским властям. На съезде постановлено временно закрыть собор, служителей и коллектив разогнать как контрреволюционеров. После Пасхи мы сдали собор представителям губисполкома и губмузея. Деньги, иконы, имущество по описи сдано в целости, на что нами и получена надлежащая расписка. Закрытым собор простоял недолго. Как только разогнанный коллектив распался, а духовенство разошлось по деревням, собор был открыт для служителей. Но право служения получили обновленцы, действовавшие под именем Владимирского Епархиального управления. В то время я получил из Епархиального управления бумагу, требующую от меня как настоятеля собора указать из членов моего коллектива контрреволюционеров. После этого молиться с обновленцами в соборе уже никто не мог. Подлинное лицо их было раскрыто и молитвенного общения с ними никто не захотел. Наши прихожане наполняют теперь храм Троицы и Пятницы, смотря по тому, где кто живет. Однако обиженные изгнанием из собора, оклеветанные Епархиальным управлением в контрреволюции, они не оставляли мысли снова молиться в родном соборе. Ни один природный гражданин г. Владимира не откажется от этой местной весьма чтимой святыни. Точно так же и изгнанное без вины духовенство мечтает возвратиться к месту своего служения для исправления своего долга перед прихожанами и церковью вообще. Оно не может себя считать худшим служивших в соборе три года обновленцев. Если те владели собором 3 года, то почему прежнее духовенство не может отправлять святого служения в том же соборе. Оно ни пред правительством, ни пред народом ни в чем не провинилось.
Вот почему коллектив и бывший до 1923 г. настоятель собора покорнейше просят губисполком разрешить возобновление прерванной православной службы в соборе.
Губмузей, которому передан собор для хранения, заинтересован в сохранении лишь древностей и ничего не может иметь против служения собора своему многовековому и прямому назначению, как месту молитвенных собраний владимирских граждан. Что касается бедности собора, то он видел более пигиозный отдел, с этими же целями используется и бывший Успенский собор...За текущий год музеем производились промывки фресок в б. Дмитриевском и Успенском соборах реставраторами В. О. Кириковым и И.И. Тюлиным.[52]
8-9 июля 1931 г. экспедиция ЦГРМ, осмотрев фрески Успенского собора, нашла их в катастрофическом состоянии и предложила в следующем году «устройство в окнах удобно открывающихся фрамуг» , устройство разрыва между Успенским собором и Георгиевским приделом путем разборки переходной части».[53]
В это время картинная галерея помещалась в здании Крестовой церкви Рождественского монастыря, занятого ОГПУ. 25 января 1931 г. горсовет принял решение о переводе галереи из этого здания в Успенский собор, чтобы помещение передать милиции.[54] 27 февраля 1931 г. директор областного музея (Владимир тогда входил в Ивановскую область) и два сотрудника Владимирского музея осмотрели оба храма и резюмировали: «Успенский собор... темный, неотапливаемый, к развертыванию экспозиции не пригоден. Георгиевский придел... хорошо освещенный, в сезон 1930/31 гг. ремонтирован: снят иконостас, произведена побелка стен и сложено 3 голландских печи. Помещение приспособлено под антирелигиозный музей. Первоначально помещение было получено в 1924 г. и использовалось музеем под складочное помещение. В 1926 г. часть помещения собора была использована под антирелигиозный отдел... Помещение собора, несмотря на то, что недавно ремонтировано, сырое, имеет большие площади отпотения стен и выкрашивания штукатурки».[55]
Однако 6 марта 1931 г. комиссия, теперь уже по линии горкомхоза, вновь «произвела осмотр» Георгиевского придела «на предмет пригодности его для размещения картинной галереи», но нашла, что отопление и освещение для нее недостаточны.[56]
Что же касается антирелигиозного музея, то он, видимо, процветал. 3 мая 1931 г. музей сообщал в ЦАМ (Центральный антирелигиозный музей): «Антирелигиозный отдел Владимирского музея был организован 20 апреля 1930 г. ...Антирелигиозный отдел находится в Георгиевском приделе Успенского собора... Успенский и Дмитриевский соборы служат также объектами антирелигиозной пропаганды...Материал имеется: «мощи» Андрея Боголюбского, Глеба, Георгия, Авра-амия; иконы: Владимирская, Максимовская и др...»[57] ужасающую бедность в XV в. после отобрания и перенесения в Москву главной его святыни -- чудотворной иконы Божией Матери ..., а потому служить препятствием к возобновлению прерванных три года тому назад служений не может».[45]
26 июня 1926 г. вновь зарегистрировалось Успенское православное религиозное общество греко-восточного кафолического исповедания, и 3 августа оно просило ГИК о передаче ему Успенского собора.[46]
18 августа на заседании президиума ГИК эта просьба была отклонена «ввиду того, что собор предоставлен для использования под культовый музей».[47]
В сентябре верующие возобновили свое ходатайство -- теперь уже во ВЦИК, который его «препроводил по принадлежности» — во Владимирский ГИК.[48] И вновь ГИК в постановлении от 2 октября не изменил своего решения.[49]
В 1927 г. общине было еще раз отказано, теперь уже ВЦИКом. 14 марта ГИК получил сообщение за подписью П. Смидовича, что «...просьбу верующих старого течения о пересмотре вопроса и передаче здания собора в их пользу президиум ВЦИК отклонил.»[50]
Так православные «староцерковные» христиане оказались свободны от своего вероисповедания: собор был закрыт для богослужений, теперь уже окончательно. И в последующее десятилетие, о котором далее пойдет речь, он был связан только с деятельностью музея. 20 ноября 1926 г. местная газета «Призыв» сообщила: «Группа верующих, владевшая по договору Успенским кафедральным собором, не выполнила взятых на себя обязательств и договор с ней был расторгнут. Теперь в соборе организован церковный подотдел Владимирского исторического музея».[51]
В отчете музея с 1 октября 1929 г. по 1 октября 1930 г. указано: «В бывшем придельном храме Успенского собора находится антирепигиозный отдел, с этими же целями используется и бывший Успенский собор...За текущий год музеем производились промывки фресок в б. Дмитриевском и Успенском соборах реставраторами В. О. Кириковым и И.И. Тюлиным.[52]
8-9 июля 1931 г. экспедиция ЦГРМ, осмотрев фрески Успенского собора, нашла их в катастрофическом состоянии и предложила в следующем году «устройство в окнах удобно открывающихся фрамуг» , устройство разрыва между Успенским собором и Георгиевским приделом путем разборки переходной части».[53]
В это время картинная галерея помещалась в здании Крестовой церкви Рождественского монастыря, занятого ОГПУ. 25 января 1931 г. горсовет принял решение о переводе галереи из этого здания в Успенский собор, чтобы помещение передать милиции.[53] 27 февраля 1931 г. директор областного музея (Владимир тогда входил в Ивановскую область) и два сотрудника Владимирского музея осмотрели оба храма и резюмировали: «Успенский собор... темный, неотапливаемый, к развертыванию экспозиции не пригоден. Георгиевский придел... хорошо освещенный, в сезон 1930/31 гг. ремонтирован: снят иконостас, произведена побелка стен и сложено 3 голландских печи. Помещение приспособлено под антирелигиозный музей. Первоначально помещение было получено в 1924 г. и использовалось музеем под складочное помещение. В 1926 г. часть помещения собора была использована под антирелигиозный отдел... Помещение собора, несмотря на то, что недавно ремонтировано, сырое, имеет большие площади отпотения стен и выкрашивания штукатурки».[55]
Однако 6 марта 1931 г. комиссия, теперь уже по линии горкомхоза, вновь «произвела осмотр» Георгиевского придела «на предмет пригодности его для размещения картинной галереи», но нашла, что отопление и освещение для нее недостаточны.[56]
Что же касается антирелигиозного музея, то он, видимо, процветал. 3 мая 1931 г. музей сообщал в ЦАМ (Центральный антирелигиозный музей): «Антирелигиозный отдел Владимирского музея был организован 20 апреля 1930 г. ...Антирелигиозный отдел находится в Георгиевском приделе Успенского собора... Успенский и Дмитриевский соборы служат также объектами антирелигиозной пропаганды...Материал имеется: «мощи» Андрея Боголюбского, Глеба, Георгия, Авраамия; иконы: Владимирская, Максимовская и др...»[57]
Однако картинную галерею вопреки решениям горсовета музей не спешил переводить в Георгиевский придел — более того, возникает мысль вовсе его сломать. Зав. Музеем Титов обращается с этой просьбой в горсовет: «Прошу горсовет дать свое согласие на сломку Георгиевского придела при Успенском соборе из следующих соображений: сам собор является мировым памятником XII в. и чтобы восстановить его прежний вид, необходимо сломать придел, построенный в 1864 г. Кроме того, этот придел никакой исторической ценности из себя не представляет. При сломке можно будет использовать много строительного материала, как-то: железа, кирпича и т.д.»[58]
1 июля 1931 г. в отчете музея это аргументировано так: «По линии охраны памятников... намечено к сломке Георгиевский придел..., так как он является зданием совершенно непригодным для экспозиции вследствие его плохой световой площади и громадной сырости... хотя разрешение облмузея и сектора науки получено, но горсоветом в настоящее время разборка его отложена на неопределенное время за отсутствием средств.»[59]
Тогда же, в 1931 г., придел был сдан музеем Льнопенькопрому в аренду за 1200 р. на год,[60] но использовался как склад до 1939 г.
В 1931 г. бесследно исчезают металлические части ансамбля Успенского собора. 3 марта зав. агентством Металлом сообщил: «Директор областного музея разрешил передать в лом следующие предметы: 2 пушки, колокол с б. Успенского собора, решетку с солеи в соборе».[61]
11 марта на запрос Владимирского музея был ответ: «Ивановский обл. музей против сломки и передачи Госфонду бронзовых верхов на мраморных балдахинах на месте нахождения мощей в б. Успенском соборе ... не возражает».[62]
28 марта 1931 г. решено было передать Рудметаллоторгу еще кое-что: «1) Решетки на колокольне б. Успенского собора и ограда вокруг собора... 2) чугунные плиты с пола Успенского собора 3) ограда вокруг Дмитриевского собора...»[63]
В 1936 г. колокольню Успенского собора приспосабливают под парашютную вышку,[64] которая в сентябре была снята, а колокольня заперта; мысль же о сломке Георгиевского придела еще не оставлена, и ведется даже речь о количестве кирпича еще не разобранного здания.[65]
В сентябре 1936 г. разобрали каменную лестницу у западной стороны Успенского собора.[66]
В 1938 г. в Успенском соборе в летнее время «функционировала выставка по раскопкам владимирского детинца и антирелигиозная выставка».[67] На ней, кстати, использовалась картина В. М. Васнецова «Страшный суд». В 1936 г. ДАМ предложил музею продать ее , на что был ответ: «Картина «Страшный суд» используется как объект при проведении антирелигиозных лекций в б. Успенском соборе, почему не может быть и речи о продаже ее ЦАМу».[68]
В 1939 г. речь уже идет о «самостоятельном районном религиозном музее».[69] 13 мая 1939 г. горсовет постановил «передать бывшую церковь Никола Мокрый конторе «Заготлён» под склад, а ныне занимаемое помещение б. Успенского собора (т.е. Георгиевский придел) передать музею под антирелигиозный музей».[70]
Тогдашний директор музея Колмазнин обосновал эту идею следующим образом: «...г. Владимир в истории образования нашей родины играл огромную роль... В нем находятся исторические памятники... связанные с историей церкви и церковной организацией, служивших господствовавшим эксплуататорским классам и были их испытанным орудием в борьбе против народа. Владимир до революции был значительным центром мракобесия... в настоящее время является крупным промышленным и культурным центром... В настоящее время еще больше назрела важность и необходимость организации такого музея, который будет играть важную роль в деле выполнения решений XVIII съезда ВКП (б) и преодоления религиозных пережитков в сознании трудящихся... Помещение имеется для организации музея — пристройка к б. Успенскому собору.»[71]
21 сентября 1939 г. музей ходатайствовал перед горсоветом и облОНО «об открытии антирелигиозного музея в Георгиевском приделе... Антирелигиозный музей крайне необходим для города. В музее будет показано все вредное поповское прошлое, весь церковный обман и т.д. При организации антирелигиозного музея мы сумеем хорошо поставить антирелигиозную пропаганду. В самом помещении музея организуем лекторий. Поэтому просим Вас вынести решение об открытии музея... чтобы к 1 мая 1940 г. музей был открыт.»[72]
Спустя несколько лет Успенский собор вернулся на круги своя и вновь стал церковью. Издержек и утрат не вернуть. Но уже можно оценить их и принять как урок.
1. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д.21.Л. 31.
2. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 26. Л. 17.
3. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 215.
Л. 15-17, 19
4. ГАВО. Ф.358. Оп. 3. Д. 138. Л. 223.
5. ГАВО. Ф.358. Оп. 3. Д. 138. Л. 222.
6. ГАВО. Ф.25. Оп. 1.Д. 46. Л. 24.
7. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 396. Л. 4.
8. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 244.
9. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 246. Л. 143-144.
10. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1 Д. 426.
Л. 148.
11. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 396. Л. 105.
12. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 32.
13. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 125.
14. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 10.
15. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 20. Л. 22.
16. ГАВО. Ф. 1826 Оп.1. Д.20 Л. 17.
17. ГАВО.. Ф.1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 17об.
18. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 20. Л. 32.
19. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 20. Л.59-68 об.
20. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 232.
21. ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 743. Л. 128 об.
22. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 222.
23. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л.167,169-170.
24. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 120.
25. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 43. Л. 85.
26. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 124.
27. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743.
Л. 128-128 об.
28. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 743. Л.120-120. об.
29. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 118-119 об.
30. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 116-117.
31. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 336-336 об.
32. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 587. Л. 322.
33. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 587. Л. 321.
34. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 743. Л. 103.
35. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 101-101 об.
36. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 38. Л. 18.
37. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 38. Л. 58.
38. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 85 об.
39. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 416. Л. 148.
40. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 84.
41. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 38. Л. 129.
42. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 332-333.
43. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 331.
44. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 124.
45. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 125-125 об.
46. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 328.
47. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 326.
48. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 324-324 об.
49. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 325.
50. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1281. Л. 64.
51. ГАВО. Ф. 410. Оп.1. Д. 599. Л. 41.
52. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 68, 71.
53. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 82.
54. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 10.
55. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 154.
56. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 1.
57. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 61-61 об.
58. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 118.
59. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 170.
60. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 215. Л. 51.
61. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 32.
62. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 3.
63. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 60.
64. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 12.
65. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 75.
66. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 93.
67. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 1. Л. 2.
68. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 2. Л. 115.
69. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 143.
70. ГАВО. Ф.1826. Оп. 2. Д. 9. Л. 6.
71. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 144.
72. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 142.
Автор: Татьяна Тимофеева