Волгоградские любители музыки хорошо знают органистку Любовь Шишханову. Народная артистка России, профессор Московской      консерватории, она не раз выступала в нашем городе, встречалась со студентами Волгоградского православного университета Сергия Радонежского.

Многие годы Любовь Башировна является солисткой Ярославской филармонии. В этот древний город на Волге она приехала после окончания Московской консерватории в конце 1970-х годов. И неожиданно познакомилась с главой Ярославской епархии митрополитом Иоанном (Вендландом). По тем временам это было неожиданное знакомство. Молодую органистку и знаменитого архиерея, успевшего до их встречи послужить в США, Европе, на Ближнем востоке соединила любовь к музыке.

Сегодня день рождения митрополита Иоанна. Ему исполнилось 111 лет. Владыка был человеком с большим чувством юмора, он обязательно бы прошелся по поводу такой даты. Например, перед смертью он мог пошутить: «Надо обязательно дожить до восьмидесяти лет. Будет красиво звучать: умер на восемьдесят первом году жизни».

Читатели этих воспоминаний сами могут убедиться, каким веселым,  остроумным, образованным, радушным человеком был Владыка Иоанн. Все годы знакомства с ним Любовь Башировна вела дневник.  Из этих записей родилась книга «Мои встречи с владыкой Иоанном», несколько страниц из которой мы публикуем сегодня, в день его рождения. Родился митрополит Иоанн 14 января 1909 года.

С Владыкой Иоанном я познакомилась случайно на концерте известной скрипачки Нелли Школьниковой. Публики было очень мало, и не заметить делегацию, которую возглавлял человек гренадерского роста с нависшими бровями и огромной бородой, было невозможно. Так я в первый раз увидела митрополита Иоанна. Его окружали несколько немецких пасторов, прибывших с визитом в Ярославскую епархию. Разговор шел на немецком языке. Звучный бас Владыки, казалось, заполнял все фойе. Среди гостей я увидела и нескольких соотечественников. Одним из них был секретарь митрополита Иоанна диакон Сергий Стригунов (в дальнейшем известный в Москве протодиакон Воскресенского храма Новодевичьего монастыря). Было еще несколько человек: двое в духовном звании, oстальные в штатском, по-видимому, сопровождающие лица (шел декабрь 1976 года). Войдя в зал, Владыка направился к Барсову[1] и очень тепло приветствовал его. Виктор Наумович представил меня Владыке. Делегация заняла места в четвертом ряду перед проходом. В антракте отец Сергий пересел поближе ко мне и спросил, очень сильно упирая на «о»:

– Любочка!  А вы-то, что делаете в филармонии?

– На органе играю.

– Ну надо же! На органе!

И дальше, обращаясь к Владыке:

– Владыка! А Любочка-то у нас на органе играет!

Владыка не замедлил откликнуться:

– Вот как! А у нас немецкие гости! Не могли бы вы для гостей после концерта «kleines Orgelspiel»? А?

            После концерта я открыла орган. Гости остались сидеть в зале. Я сыграла несколько рождественских хоральных прелюдий. Все во главе с Владыкой поднялись на сцену. Митрополит с любопытством рассматривал пульт органа, очень удивлялся, что для игры у меня есть, как он выразился, «специальные тапочки», а в заключение спросил, нельзя ли посидеть на органной скамейке. Сев на скамью, он тут же вскочил:

– Ой, какая же она жесткая! Да как вы на ней сидите?!

            Далее последовало приглашение на ужин в банкетном зале ресторана «Медведь» (в ту пору так назывался ресторан при центральной гостинице «Ярославль»). Надо было только перейти площадь имени Федора Волкова. Идущий рядом В.Н. Барсов тихо шептал:

– Вот вляпались! Любаша! В тюрьму мне носи только белые сухари.

            В просторном банкетном зале кроме членов делегации никого не было. Стол был уже накрыт, официанты появились только на несколько минут, принесли все необходимое и скрылись. Их обязанности взял на себя отец Сергий. Перекинув через руку полотенце, он ходил вдоль стола, успевая не только быстро всех обслужить, но и со всеми поговорить. Мне на ухо он громко пробубнил:

– Вы, Любочка, побольше кушайте, да Владыку поменьше слушайте, он уж больно говорить горазд.

Я сидела по левую руку Владыки, Виктор Наумович –  по правую. Так распорядился митрополит и тут же приступил к расспросам:

– Скажите мне, кто вы и откуда, где вы родились?

 Я родилась в поселке Каратау Джамбульской области, и конечно, никак не ожидала, что мой ответ вызовет такую бурную реакцию.

– Вот это да! Правда? В Каратау? Так это же мои родные места! Всю войну я там геологом проработал.

Атмосфера становилась все более непринужденной. Владыка как добрый хозяин был очень внимателен к гостям. Провозглашалось много тостов. Наконец, митрополит встал из-за стола. К нему по очереди подходили гости, прощаясь. Наконец, настала моя очередь. Подойти под благословение было для меня немыслимо (в то время даже мысль о крещении не приходила в голову), и я, не придумав ничего иного, подала митрополиту руку. То, что произошло вслед за этим, не вызвало у меня никакого удивления, так как вполне соответствовало светским правилам. Владыка поцеловал мне руку, сказав при этом:

– А по сану мне положено целовать руку только императрице или королеве!

– Владыка! Да вы что делаете-то? – возопил отец Сергий.

– Не твое это дело, отец! – смеясь в бороду, отвечал Владыка.

            С тех пор начались мои встречи с Владыкой.

             21 февраля 1978

На концерте Юры Никоненко[2] видела Владыку Иоанна. Он сам заговорил о Юре Буцко[3].

– Я им просто очарован, а «Записки» – какая это человечная опера! Все там есть: и про карьеризм, и про любовь, и комическое. Удивительная музыка! Я эту запись в Москву отправил друзьям.

     С митрополитом были Елизавета Александровна[4], Лидия Александровна[5] и еще незнакомая мне девушка[6]. Я пригласила их всех на свой концерт 2 марта.

          2 марта 1978

  В антракте пришел Владыка с Елизаветой Александровной и Таней Смирновой.

– Я обыкновенно сплю на органных концертах, а сегодня вы мне не дали уснуть. Помню, в Нью-Йорке играл для меня органист. Говорят, там очень хороший орган, и органист тоже, но что-то вздремнул я. И в Германии слушал – дремал. А вот сегодня даже прелюдию и фугу выдержал; очень я их боюсь – прелюдий и фуг, все боюсь задремать, а вот сегодня нет. А почему вы в том же самом платье?  Я-то думал, что будет лиловое, чтобы на епископа походить, но вообще-то очень хорошо, в этом платье что-то античное есть, как Кора.

            Я попросила Владыку перевести с латыни название пьесы «De profundis» французского композитора Ж. Лангле из цикла «9 пьес для органа».

– Не знаю я латыни, вот уж не думал, что на ваши концерты надо с латинским словарем ходить, –  пробасил митрополит.

 5 марта 1978

            Сегодня юбилей В.Н. Барсова – 50! В честь этого исполнялся тройной концерт Антонио Вивальди. Солировали Леонид Коган с супругой Елизаветой Григорьевной и сыном Павлом семейством, мне же надо было «бряцать» на клавесине continuo.

     В антракте видела Владыку, отдала камень от Юры Буцко в подарок. Он еще раз вспомнил о «Записках».

– Уж мы-то все заслушались…

            Я должна была проводить митрополита к Барсову и Коганам. По дороге в артистическую он бурчал.

–  Очень я стесняюсь этих «звезд».

На стесняющегося Владыка никак не походил: держался он очень уверенно и свободно, такой эпитет можно было скорее отнести к поздравляемым. Я попрощалась с Владыкой и сказала, что иду переодеваться, так как мне надо играть во втором отделении.

– А что, так нельзя?

– Нет, надо быть в черно-белом, так же как оркестранты.

– Это, пожалуй, общее между нашими профессиями.

 7 марта 1978

            За мной целый день «гонялась» Зина[7]. Она нашла меня днем в филармонии и дрожащим голосом прошептала.

–  Это вам Владыка велел передать.

В руках у Зины была огромная коробка конфет с надписью на обратной стороне.

                            Л. Шишхановой.

Сердечно поздравляю с праздником 8-го марта.

Митрополит Иоанн.

1978

Конфеты я съела в тот же день.

 3 мая 1978

            Прошли праздники. Пасху мы встречали у Владыки с Сережей[8]. Утром я позвонила Владыке, поздравила. В ответ:

– А я вас с праздником 1 мая! Наши праздники рядом, значит, в них есть что-то общее.

–  Разве только то, что оба весной.

– Весна – это жизнь…

Попросила к телефону Мишу[9].

–  Он еще спит. Все спят кроме меня.

–  Как вы себя чувствуете, Владыка?

– Как всякий старый человек, хорошо. Приезжайте-ка к нам в гости.

– Владыка! Спасибо большое, с удовольствием, но у меня в 12 часов концерт, правда, я освобожусь около часа. Думаю, что буду готова в 12.30.

– Хорошо, Миша заедет за вами, да, пожалуй, я сам с ним приеду.

– Что вы, не беспокойтесь.

– Никаких разговоров, я буду у филармонии с Мишей в 12.30.

Это был концерт хора Завода синтетического каучука. На мое счастье «Ave Maria» шла первым номером. Дальше – песни Туликова. Сережа советует прихватить на всякий случай хоралы Баха, беру пятый том («Органная книжечка»). Выходим из филармонии. Ровно в 12.30 подъезжает Миша. На переднем сидении – Владыка. Садимся и едем.

– Почему же это они сегодня «Ave Maria» пели? Наверное, и сами не знают.

Борода Владыки подрагивает от басистых «ха-ха-ха».

            Приехали. Ворота отворяются. По предложению хозяина делаем вокруг дома «круг почета». Епархиальный дом – недавно отстроенный, большой, двухэтажный – стоит в середине двора, напротив гараж, чуть дальше, в конце сада маленький синий домик для гостей.

            Владыка, покряхтывая, выбирается из машины, которая хоть и достаточно просторна (ЗИЛ), но для него все равно мала.

– А это вам цветы за «Ave Maria» подарили?

Букет цветов так и остался после концерта у меня в руках.

– Да, Владыка. Вы разрешите подарить их вам?

– Мне – нет, а Богу – пожалуйста. У нас есть маленькая церковь, домашняя. В честь праздника я открыл все на алтаре. Я так люблю.

Берет цветы и ставит их в вазу с левкоями, левкои же вынимает и дарит мне.

– Владыка! Простите, я не могу их взять, они же стояли на алтаре.

Смеется:

– Бог не только берет, но и дает. Не забывайте этого. Да потом я сам здесь распоряжаюсь. Возьмите.

Он проводит нас в свой кабинет. Над столом портреты Патриарха Пимена, Л.И. Брежнева и  Ю.С. Гагарина.
– Мы уважаем правительство (в ответ на мой удивленный взгляд) и его героев (смотрит на портрет Гагарина). А вот комната моего секретаря, в порядке подхалимажа он повесил мой портрет.

На портрете Влыдыка еще совсем молодой, без морщин, в митре и с орденами.

Идем наверх. Везде снует народ. Митрополит проводит нас в свою комнату. Очень скромная обстановка: шкаф, полки с книгами, проигрыватель, стол, телевизор и кровать в глубине комнаты у окна, там же, у кровати, висит облачение. В углу – киот. В коридоре перед комнатой на столике – коллекция камней.

            Я дарю Владыке книгу «Laudatio Organi» (собрание изображений исторических органов, изданное в ГДР).

– Спасибо, очень люблю подарки. А теперь пойдемте в нашу главную комнату, сюда мы в первую очередь водим наших иностранных гостей.

Все стены расписаны фресками, на одной из них – портреты всех арихиереев, возглавлявших Ярославскую епархию начиная с 991 года (скоро 1000-летие Ярославской епархии).

– А ну-ка, кто первым меня найдет?

Показываю на крайний справа портрет.

– Всегда знал, что женщины догадливее.

Собираются к завтраку. Много гостей: двоюродный брат Владыки Сергей Николаевич Скалон из Ленинграда, его дочь Светлана, Лидия Александровна, Сергей Евгеньевич – инженер из Ленинграда на пенсии[10], композитор Николай Николаевич Полынский из Москвы, Михаил Богомолов с женой и сыном, Елизавета Александровна и Анна Ивановна[11], Сергей Чеботарев. Поют «Отче наш». Владыка сидит во главе длинного стола, по его правую руку Сергей Николаевич, по левую – я. Он дружески «рычит» на брата, который налил вино ему первому.

– Ты что, здесь же женщина.

– Да мне не с руки.

– О каких руках может идти речь, будь джентльменом.

     После завтрака играем с Сережей в четыре руки хоральные прелюдии Баха из «Органной книжечки». Слушают. Молчат. Первым нарушает молчание Владыка.

– После этой музыки не хлопают, не полагается.

Музицирование продолжается по желанию Владыки. Я играю сонату Скарлатти и пьесу Пёрселла, Сергей – свой романс и Полонез с moll Шопена, а Н.Н. Полынский по просьбе Владыки – песенку Крокодила Гены из детского мультфильма.

После музицирования Владыка обратился к самому маленькому гостю, Диме. Оба ползали на коленях и с большим азартом катали по ковру пасхальные раскрашенные яйца, запуская их в камень (один из экспонатов геологической коллекции Владыки): кто попадет.

            В 15 часов:

– Прошу меня простить, должен приготовиться к службе. Вы пойдете? Начнется в пять.

Через десять минут он возвращается и одаривает всю компанию апельсинами. В оставшееся до службы время мы (Миша, Лена, Светлана, Сережа, Дима и я) идем гулять.

            После службы, которая была очень красива и торжественна, возвращаемся к Владыке. Стол уже накрыт, и нас приглашают к обеду. На первое подают бульон, и Владыка выдавливает в мою чашку с бульоном половину лимона, а затем щедро заливает коньяком, комментируя свои действия:

– Кислота лимона нейтрализует жир и придает особенный вкус. Меня научили этому арабы, когда я работал в Дамаске. А наливать в первое коньяк – это придумали дипломаты, так как на дипломатических приемах к первому блюду никаких тостов не полагается.

6 июня 1978 

Позавчера отыграла последний концерт, закрыла сезон. Народ был. Игралось хорошо.

            Владыка не смог прийти, но прислал очень трогательное письмо.

3 июня 1978 г.                           

Любови Шишхановой

                  Многоуважаемая и дорогая Люба!

     Спасибо Вам за Ваше любезное приглашение на Ваш интересный и прекрасный концерт.

      К большому моему сожалению я не могу придти. Дело в том, что 5 июня у нас большой праздник: память всех святых, угодивших Богу в Ярославской области. А накануне 4 июня, как раз во время Вашего концерта, всенощное бдение по этому поводу.

       Мне надо служить, но я буду чувствовать, что Ваш орган будет аккомпанировать нашей молитве.

       Примите мое извинение.

       Дай Бог Вам успеха и здоровья на много лет.

                                       Митрополит Иоанн.

            Я позвонила, чтобы поблагодарить. Владыка пригласил меня  на службу. Это было отдание Пасхи.

            Пришла к началу, уже звонили. Владыку встречал о. Борис Старк.

Во время службы на меня все время «шипели» старушки: «Встаньте прямо». Я застыла и оставалась стоять, как телеграфный столб в пшенице, также во время общих поклонов, когда все падали ниц. В конце службы мои соседки стали усердно толкать меня в спину и шептать: «Вас Елизавета Александровна зовет»; поглядывали они на меня с любопытством.

            Я подошла к Елизавете Александровне. Она сказала, что Владыка хочет меня видеть.

Мы встретились у подъезда. Владыка, выйдя из машины, очень дружески поприветствовал меня и отправился смотреть, как идет ремонт во дворе. Елизавета Александровна провела меня в его комнату. На стенах висели акварели митрополита, в основном пейзажи. Очень радостное мироощущение в его картинах: много воздуха и света.

            Владыка вошел пять минут спустя, тяжело опустился в кресло и как-то очень просто, таким тоном, как будто мы очень и очень давно знакомы, сказал:

– Садитесь, небось устали, вот сюда рядом.

Спросил, где я была в последнее время. За неделю до этого я как раз вернулась из поездки в Казахстан. Между концертами удалось на два дня слетать в Каратау, где я родилась. Я ехала туда автобусом из Джамбула более трех часов, вся степь была покрыта ковром из красных маков. Митрополит слушал мой рассказ спокойно, иногда улыбался, похоже, вспоминая что-то свое, с этими местами связанное.

            Владыка спросил, есть ли у меня его Пасхальное послание. Он стал искать несколько экземпляров для меня и для своих родственников из Москвы, которые у него в эти дни гостили. Искал и приговаривал:

– Где эти интеллигенты, которые вообще ни во что не верят?

Интонация была весьма саркастическая. Пришла дама лет пятидесяти пяти и мальчик лет пятнадцати. Они стали звонить в Москву. С родственниками Владыка разговаривал дружелюбно, но не без примеси иронии.

За ужином  разговор зашел о нашем органном мастере Коле Романовском[12]. Владыка явно «приметил» его.

– Своеобразная личность, неряшлив в одежде, но борода уравновешивает. Интересный человек.

Потом о Швейцере:

– Никак не могу осилить его книгу[13], вот зато осилил Чичерина о Моцарте (ха-ха-ха).

Я вспомнила, что в филармонии идут концерты на тему «Моцарт и революция». Владыка отреагировал весьма саркастически:

– Моцарт и революция – это, конечно, хорошо, вот уж «Реквием» Моцарта особенно передает дух революции…

И потом:

– А вы мне сегодня поиграете?

Это уже было сказано с интонацией доброго дедушки.

            Я начала с Пёрселла («New ground»), потом сыграла вторую часть из Сонаты фа мажор № 11 Моцарта и сонату Скарлатти. Он сидел у фортепиано, закрыв глаза, с легкой, еле заметной улыбкой.

            А дальше начались мои «страдания». Владыка принес книгу Н.Д. Успенского «Образцы древнерусского певческого искусства». Пришлось на ходу гармонизовать кант, пот катил с меня градом, ибо в этой области я не «спец». Владыка позвал Лидию Александровну, и они пели вдвоем. Время от времени он подгонял, когда она теряла текст.

– Ну, пой же, Лида.

Кант показался мне нескончаемым, я даже не запомнила его названия. За такой «подвиг» Владыка наградил меня цветами и гигантской плиткой шоколада, а потом решил подарить и книгу Успенского. В книге была дарственная надпись автора, но Владыка безжалостно выдрал этот лист и на обратной стороне обложки написал:

  Многоуважаемой и дорогой Любе Шишхановой       на добрую память.

 Митрополит Иоанн

  6 июня 1978

  Ярославль

            У нас оказалась общая знакомая – Таня Владышевская[14]. Владыка говорил о ней с уважением.

– Таня была здесь, очень хорошо играла «Патетическую» Бетховена. А вообще она теперь знатная дама, вышла замуж, родила дочку, но фамилию менять не стала, так как уже до этого была весьма знаменита…

            Он спросил, как у меня обстоят дела с квартирным вопросом[15].  История про  В.Ф. Торопова[16] и клавесин вызвала бурную реакцию. Владыка хохотал от души.

– Вам бы надо быть немного прозаичнее, – заключил он, отсмеявшись.

Владыка спросил, не могу ли я сыграть что-нибудь «божественное», например, Мессу Куперена, которую он слышал на концерте. Сыграть на фортепиано всю фактуру, включая партию ног, было невозможно.

– Ничего «божественного» без ног сыграть не могу.

Владыка громко засмеялся, повторяя:

– Вот так раз, «божественного» без ног нельзя!

Елизавета Александровна спросила Владыку, не обучался ли он в детстве музыке.

– Когда мне было восемь лет, меня начали учить, но моя учительница намекнула, что у меня нет способностей. Я мысленно обозвал ее «крокодилой», и на этом мои занятия окончились. А ну-ка расскажите, как вы возрастали в казахстанских степях.

     В десять вечера было ясно, что «аудиенция» окончена. Напоследок Владыка съязвил.

– Я заметил, что на службе вы были в черных очках[17]. Уж не преследовали ли вы цель остаться неузнанной?

Он проводил меня до лестницы, а Лидия Александровна до двери.

– Дай Бог, не в последний раз…

24 августа 1978

 В воскресенье, 20 августа, я звонила Владыке,  как меня просила об этом через Эллу[18] Лидия Александровна. Услышав голос Владыки в трубке, я тут же назвалась.

– Ах, Любочка! – реакция была очень непосредственная, – конечно, я все время здесь, только завтра уеду.

Договорились на четверг. Позвонила Владыке, как договорились, ровно в пять.

– Вы, кажется, хотели приехать сегодня.

– Да, если позволите.

– Конечно, конечно, мы вас ждем.

            Владыка встречал меня во дворе, была еще привратница, дежурившая у ворот ограды.

– Вы наш дом со всех сторон видели?

– Да.

– Ну, пойдемте обойдем вокруг.

Обошли дом в полном молчании. Владыка заговорил только когда дошли до конуры Найды (весьма кусачей собаки митрополита, к которой он относился с явной симпатией). Он поприветствовал Найду и предупредил меня, что она на цепи.

Вошли в дом. Кофту я повесила в углу, где была вешалка, а сумка осталась в руках.

– Странно, почему женщины никогда не расстаются со своими сумками.

– Для равновесия, Владыка. Мне же надо за что-то держаться.

Сели за стол в углу у окна. Я отдала Владыке пластинки – кантаты Баха № 138 и № 51, Ванда Ландовская с сонатами Скарлатти и Зузана Ружичкова с двумя концертами Баха. Он стал читать аннотацию к пластинке с кантатами. Его поразил факт, что Бах писал в среднем пять произведений в неделю, а всего за пятьдесят с лишним лет им было написано около 2000 сочинений (указанное там число точно не помню). Это Владыку позабавило, и он, решив выяснить, реально ли это, занялся арифметическими вычислениями и заставил всех считать: 5 х 52=250. У меня невольно вырвалось, что 260. А он:

– Вы лучше меня считаете.

Елизавета Александровна:

– Но ведь был же у Баха отпуск!

Я возразила, что даже если и был, то все равно, работая кантором церкви Св. Фомы, Бах вынужден был писать очень много. Удивленный возглас митрополита:

– Как кантором?! Кантор – это у евреев.

Я рассказываю Владыке забавный случай, происшедший на лекции профессора Леонида Исааковича Ройзмана для слушателей Университета культуры в Малом зале Московской консерватории. Говоря о жизни Баха в Лейпциге, Леонид Исаакович упомянул о том, что Бах работал кантором. Из партера встает старушка.

– Скажите, пожалуйста, дорогой профессор, что такое кантор?

– Я понял ваш вопрос: кантор в лютеранской церкви – руководитель музыкальной жизни церкви, а у евреев – певец в синагоге.

– Спасибо, дорогой профессор! Я это спросила, потому что я еврейка.

Стоя на эстраде Малого зала, профессор разводит руками и с неподражаемой интонацией:

– Какое совпадение! Я тоже еврей. Но в данном случае это не имеет решающего значения.

Владыка и Лидия Александровна дуэтом смеялись до слез. Когда сели пить чай, он попросил повторить весь эпизод вновь вошедшей Елизавете Александровне и опять хохотал…

            За чаем Владыка предложил послушать пластинку, которую ему сегодня же и подарили: «Предварительное действо» Скрябина, реставрированное и оконченное композитором Александром Немтиным.

– Кстати, теща его (Немтина) спрятана сегодня здесь, – сообщил митрополит. – Зять ее, то есть Александр Немтин, получает двадцать рублей в месяц, но вот после окончания «Действа» получил единовременно три тысячи рублей.

            Слушать пошли в комнату Владыки. Он, извинившись, «нырнул» под проигрыватель, чтобы включить его, и растянулся на полу отнюдь не во «владычней» позе. Остальные приготовления для приведения проигрывателя в рабочее стояние он поручил Елизавете Александровне и мне. Пришлось некоторое время повозиться с этим  «техническим объектом», и Владыка заметил, что мы «долго плаваем». Он пересадил меня в кресло, видимо, памятуя разговор за чаем, когда обсуждался вопрос: на чем удобнее сидеть – твердом или мягком. Ему больше нравятся твердые сидения, а мне мягкие, ибо на органной скамейке долго не усидишь. Я добавила, что твердые сидения тонизируют. Опять смех…

            Прослушали «Действо»… Впечатление  очень сильное. Стиль поразительно точно сохранен, да и исполнение хорошее. Владыка поинтересовался, что я как профессионал думаю об этом. Я сказала, а он – очень коротко:

– Не хотел бы я жить в таком мире.

Помолчав, добавил:

– Поставьте поскорее кантату Баха, а то страшно, как будто в пропасть заглядываешь.

Начали слушать кантату «Warum betrubst du dich, mein Herz»[19]. После первых же тактов кантаты Владыка сказал:

– Это более удобоваримо и понятно для меня.

Елена Николаевна, теща Немтина, сидела, не двигаясь. У нее было очень милое и приветливое выражение лица, но чувствовалась некоторая экзальтированность, мелкие движения рук выдавали внутреннее напряжение.

            После кантаты разговор не клеился, все молчали. Владыка заговорил первым:

– Молчание – это тоже музыка.

            Пришла художница Таня Смирнова. Я вспомнила, что она приходила с Владыкой на мой концерт второго марта. Вероятно, Владыке захотелось развеяться и развеселиться, и он перевел разговор на Колю (Романовского).

– Ах! Это тот, что маленьким плечиком двигал большой рояль, – «вплыла» в разговор Елизавета Александровна.

Пришлось рассказать пару историй, героем которых был Николай Николаевич. Хохот стоял непрекращающийся, больше всех смеялся Владыка. Коля его очень интересует, похоже, «запал в душу». Когда я мимоходом упомянула о графском происхождении Николая Николаевича, митрополит обрадованно и с каким-то чувством облегчения выдохнул.

– Ах вот оно что! Теперь мне все понятно. Да, да, конечно, – видимо, отвечая на собственную мысль, – на нем печать вырождения.

         Владыка попросил рассказать о моих кавказских родственниках и слушал с большим интересом, особенно историю о том, как был наказан мой отец. Мой прадед ходил в Мекку пешком.  Побывавший в Мекке паломник – хаджи – обладает непререкаемым авторитетом, к нему приходят, чтобы обсудить дела, получить совет. Так и у прадеда Гойсултана, по рассказам отца, целый день толпился народ. Папе было лет пять. К нему подошел на улице взрослый мужчина и спросил: «Мальчик! Хочешь конфетку?»  Маленький Башир протянул руку и взял конфету. Но обертка была внутри пустая. «Дядя, ты дурак», – сказал мальчик. «Дядя» больно взял его за ухо и повел к деду, который распорядился следующим образом. Он велел внуку стоять весь день у дверей и всем приходящимрассказывать о том, что случилось и почему он здесь стоит, за что от каждого получал он пару пощечин. Мой отец заключил эту историю следующими словами: «Я на всю жизнь запомнил, что взрослых нельзя называть дураками, даже если они действительно дураки».

            – Ваш дед был очень умный человек – сказал Владыка, – не менее жестоко, чем вашего отца, он наказал этого «дядю». Ведь ваш отец повторял эту историю много раз и ославил его на весь город.

Примечания

[1] Виктор Наумович Барсов –  в 1972–1984 годах главный дирижер Ярославского симфонического оркестра.

[2] Юрий Павлович Никоненко – в 1973–1978 годах второй дирижер Ярославского симфонического оркестра.

[3] Юрий Маркович Буцко – композитор, с которым Владыка познакомился на моем концерте в Ярославле 12 декабря 1977 года. Тогда мы втроем (автор, Тигран Алиханов и я) исполняли несколько контрапунктов из  «Полифонического концерта» для четырех клавишных инструментов  на темы древнерусского знаменного роспева. Буцко передал со мной для Владыки запись своей  монооперы  «Записки сумасшедшего» по Гоголю.

[3] Митрополит с большим интересом относился к творчеству Ю.М. Буцко, неоднократно бывал на концертах, где исполнялись его сочинения Юрия Марковича. Кроме музыки у них была еще одна общая страсть – минералы. Юрий Маркович очень любил дарить Владыке камни, и такие подарки митрополит принимал всегда с особой радостью

[4] Елизавета Александровна Александрина – врач Владыки Иоанна.

[5] Жившая постоянно в Ленинграде Лидия Александровна Дмитриева (дочь религиозного философа А.А. Мейера) часто гостила у Владыки. С Владыкой Иоанном она была знакома с юности: еще будучи студентом ленинградского Горного института, он пел в церковном хоре, которым регентовала Лидия Александровна. Л.А. Дмитриева– автор прекрасных воспоминаний о своем отце, о его религиозном кружке; в этих воспоминаниях упоминается и Константин Вендланд. После смерти мужа Лидия Александровна была тайно пострижена Владыкой Иоанном.

[6] Это была художник-реставратор Татьяна Сергеевна Смирнова, с которой я познакомилась позже.

[7] Женщина, работавшая в Епахиальном доме.

[8] Сергей Борисович Чеботарев – композитор; мы вместе учились в Москве – в Центральной музыкальной школе и в консерватории.

[9] Михаил Александрович Богомолов, родственник Сергея Чеботарева – москвич, геолог, преподаватель Московского государственного университета. На Пасху 1978 года он гостил у митрополита Иоанна вместе с женой Еленой и маленьким сыном Димой.

[10] Сергей Евгеньевич (фамилию его я, к сожалению, не знаю) также относился к старым ленинградским знакомым Владыки Иоанна. Этот инженер собрал огромную книжную библиотеку и подарил ее рабочим.

[11] Анна Ивановна вела хозяйство в Епархиальном доме.

[12] Николай Николаевич Романовский, или Коля, как мы его все звали, был человеком не совсем обычным. По его рассказам, он происходил из рода графов Вороновых. Небольшого роста, с короткими маленькими руками, слегка прихрамывающий (врожденный недостаток: одна нога короче другой), большие серые выразительные глаза и правильные черты несколько удлиненного, «иконописного» лица, нечесаная шевелюра и огромная борода, растущая клочьями в разные стороны, прямо-таки выдающаяся неряшливость в одежде — все вместе, в сочетании с весьма изысканной манерой речи, производило странное, неоднозначное впечатление.

Очень добрый и незлобивый по натуре, Коля никому не мог отказать и потому стал в филармонии незаменимым человеком. Встретить или проводить на поезд, помочь устроиться в гостиницу, сходить в аптеку или в магазин — все артисты и сотрудники филармонии, начиная с директора и кончая вахтером, могли рассчитывать на его помощь. К тому же в любое время суток он оказывался «под рукой», так как часто оставался ночевать в органной мастерской в подвале. В симфоническом оркестре, где Коля работал контрабасистом (в свое время он окончил по классу контрабаса училище при Московской консерватории), к нему относились по-доброму, но не упускали возможности пошутить: несколько прозвищ – «Микурла», «Русское Чудо», «Домовой» — прилепились к Романовскому навсегда. Став органным мастером, Николай Николаевич очень ценил свой новый статус и вскоре ушел из оркестра.

[13] Насколько я помню, речь шла о книге «Культура и этика».

[14] Татьяна Феодосиевна Владышевская – ныне доктор искусствознания, известный специалист по древнерусскому певческому искусству; когда мы учились в консерватории, она также занималась в классе органа.

[15] Я  жила тогда в коммунальной квартире.

[16] История была такая. Во время установки органа председатель Ярославского облисполкома Василий Федорович Торопов (кстати, именно ему ярославцы обязаны тем, что в городе появился орган) решил посмотреть, как идет работа, и пришел в филармонию. С ним были начальник Управления культуры Юрий Андреевич Андреев и директор Ярославской филармонии Яков Фридрихович Блех. Немецкие мастера продолжали возиться в органе, когда они вошли в зал, а я, сидя на полу, разбирала органные трубы. Василий Федорович с большим любопытством рассматривал все, что лежало на сцене, а потом спросил, что я тут делаю. Я представилась.  «А! Так вы органистка? – и, обращаясь к Андрееву: – А ты ей квартиру дал? Ведь убежит в Москву или родственники с Кавказа умыкнут». Он подошел к пульту органа: «Надо же, столько лет живу на свете и не знал, что такое чудо существует! Интересно, хочется послушать».

Говорю, что 10 декабря официальное открытие органа, а 11 и 12 декабря первые органные концерты играет немецкий органист Йоганн Эрнст Келер. В ответ: «Вы знаете, у меня к вам неофициальная просьба. Я не хочу идти на концерт. Можете вы мне просто вот так, только для меня поиграть, когда никого в зале нет?»

Отвечаю, что, конечно, это возможно в те дни, когда зал свободен от концертов, нужно только сообщить, когда он может прийти. И, набравшись храбрости: « Василий Федорович! А у меня к вам тоже неофициальная просьба». Директор и Андреев замерли в полной уверенности, что я буду просить квартиру. А я: «Купите мне клавесин». Пауза. «А что это такое?» – «Это такой инструмент, – я задумалась на минутку, как лучше объяснить, и выпалила, – знаете, орган без клавесина, ну как чайный сервиз без чайника». Все разом засмеялись.  «Сколько он стоит?» – «Для вас это карманные расходы». Василий Федорович, обращаясь к директору: «Яша! Купи ей клавесин, раз уж так надо; запиши».

[17] Подобной цели я не преследовала. У меня были очки-хамелеоны с диоптриями (ноу-хау из ГДР), стекла которых темнели сами по себе при сильном освещении.

[18] Элла Никоненко – супруга второго дирижера Ярославского симфонического оркестра Юрия Никоненко, моя подруга по консерватории.

[19] Кантата «Отчего скорбишь, мое сердце»