Андрей Убогий. «Пробуждение к ясному взгляду на жизнь…»

Фрагменты из эссе «Сон» писателя Андрея Убогого, лауреата Патриаршей литературной премии 2021 года.

Из снов составлена

И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь.
В. Шекспир

Одно из первых воспоминаний на «сонную» тему: сумрак хаты и темная потолочная матица над головой. Не то я готовлюсь заснуть, не то только что пробудился. Меня беспокоит, томит яркий солнечный свет за оконною занавеской. Его напор так силен, что вот-вот, кажется, свет прорвет занавеску – и так уж сквозную, пропускающую лучи – и затопит покойные сумерки хаты. Мне и хочется этого – и, в то же самое время, мне жалко лишаться дремотных потемок.
Напряжение этого противоречия сохранилось и до сих пор. Я себя иногда ощущаю, как некую комнату, некий внутренний сумрак – а остальной мир лежит там, вовне, словно бы за сквозной занавеской окна. Внешний мир привлекает меня, и мне хочется выйти в его яркий свет, в его шум; но и страшно, и жалко расстаться с потемками, о которых я знаю, что эти потемки – я сам.
Так я и жил: выбираясь в окно, путешествуя в мире – а потом возвращаясь обратно. Случалось, что я уходил далеко, и почти забывал о тех сумерках, из которых некогда вышел; но, когда я спрашивал себя: «Что мне надо во всем этом мире, чего я ищу в нем?» – ответ был один: «Я ищу в нем себя самого…»
Часть меня все равно оставалась внутри, в сокровенных потемках; и путешествие в мир часто было мучительно этим как раз раздвоением, как бы изменой себе. Но, с другой стороны, внешний мир меня призывал, как приказ понуждает солдата – целиком оставаться «внутри» я не мог, не имел на то права…

Город, где я провел юность, и в самом деле снится так часто, как будто мне не хватило студенческих, промелькнувших стремительно, лет – и сейчас, возвращаясь во снах в те места, я словно пытаюсь еще хоть немного побыть молодым.
Ночами брожу то вдоль улицы Крупской – оставляя по правую руку костел с польским кладбищем, баню «под Липками» и приближаясь к громадному зданию старой общаги – то иду по тропе вдоль смоленской стены, от башни Орел к Веселухе, и вижу вдали, за Днепром – начало московской дороги: по ней на Москву уходило победоносное, а возвращалось уже побежденное войско Наполеона.
Смоленск удивителен тем, что он кажется мне, несмотря на седую, былинную древность – всегда молодым. Особенно в снах: потому что, наверное, он навсегда связан с моей собственной юностью. Для меня в этом городе молодо все: молод старый трамвай, разогнавшийся по виадуку к вокзалу, молоды древние стены и башни, молод Днепр, так дремотно скользящий в тени трех смоленских мостов… А разве Колхозная площадь с цыганками, с вечным шумом и гамом, и чадом горелого масла, со всей своей рыночной неразберихой, с пивными ларьками и с баней – да разве не молодо это «чрево Смоленска»?
Даже кладбища кажутся мне молодыми, живыми. Особенно то, что возле медгородка: старинное кладбище, осененное старыми липами и оглашенное по утрам ором сотен грачей. По центральной аллее днем часто спешат студенты: здесь самый короткий путь от общежития к центру города. А вечерами, в густеющих сумерках, парочки бродят меж старых оград, ищут укромных местечек, скрываются в зарослях пышной сирени. Впотьмах раздаются шаги, вздохи, шорохи, чей-то приглушённый смех, чей-то шёпот – настойчивый иль возмущённый.
И кладбище, кажется, вовсе не против того, чтоб студенты вторгались в его сонные сумерки – напротив, оно словно ждет, чтобы их молодая горячая кровь оживляла кладбищенский мир. А тем, кто сейчас приминает траву на могильных холмах – им, наверное, кажется: смерть никогда не коснется того, чем полны их тела и их души…

Сердцевина любого жилища – постель, защищенное место для сна. Дворец и землянка, изба и палатка, снежная иглу гренландского эскимоса или бамбуковая хижина полинезийца – все это, суть, постели, окруженные стенами и покрытые кровлями.
Убери из жилища лежанку, кровать, гамак, нары – то есть лиши его места, где спит человек – и дом перестанет быть домом. К тому же, постель – это место зачатий, рождений, болезней, смертей: в постелях завязываются или распускаются главные узлы человеческого существования.
Но если постель, то есть место для сна – это сердце любого жилища, то не составляет ли сон сердцевины всей жизни?

Конечно, постель и могила вещи различные; но мысли о сне, о покое, об отдыхе от треволнений и жизненных битв обязательно посещают на кладбище. Недаром в напутствии мертвым так часто звучит: спи, мол, спокойно, дорогой товарищ… Недаром и мертвого называют усопшим – то есть уснувшим – недаром кладбищенский склеп называется усыпальницей.
О кладбищенских снах, об успении, об усыпальницах и об усопших говорить можно долго. Чего стоит хотя бы вот эта народная поговорка – «Сон смерти брат» – уже из нее одной можно вывести длинную цепь рассуждений.
Но поражает другое. Оказавшись на кладбище, я с изумлением чувствую: здесь, средь оград и крестов, в тишине неподвижного города мертвых – я вдруг пробуждаюсь от тягостно-чадного, как бы дремотного, морока жизни. Если раньше я находился во взвешенном, неустойчиво-промежуточном состоянии, и мой взгляд на предметы, людей, на события был как-то зыбок, нетверд – то на кладбище я отчетливо вижу итог наших всех устремлений: потому-то, быть может, и взгляд обретает устойчивость.
Пробуждение к ясному взгляду на жизнь – вот что дарит нам кладбище. Недаром Сократ говорил, что начало поэзии и философии – в мыслях о смерти; в сущности, думать и жить мы с вами можем лишь только на кладбище, на кладбищенской – в этом смысле животворящей – земле…

А земля всегда – кладбище. Это главная наша постель, это место всеобщего сна – аж до Судной трубы.
Сейчас, поздней осенью, земля спит – как спят и все те, кто в земле. Чем злей задувает пронзительный ветер, чем ниже ползут над стерней косматые тучи, чем холоднее и бесприютней в полях – тем теплее на сердце, спокойней в душе. Чем, казалось бы, ближе зима и могильная стужа, чем более в прошлом осталось все то, чем ты жил вот до этой поры – тем ты больше уверен: ничто не исчезнет, но все сохранится в душе, как хранятся в земле семена, корневища, побеги – задремавшие в ней до весны…
Вот так бы нам встретить и старость, и смертный сон – как земля принимает осеннюю стужу. Без суеты, без протеста – но со спокойным смирением, с верою в то, что весна неизбежна. «Если жизнь так нам нравится, смерть нам понравится тоже – как творенье того же ваятеля…» Что-то похожее можно сказать и о снах: если мы любим сон – мы полюбим и смерть, как его, сна, сестру, как награду за дни и труды нашей жизни.
Хорошо предаваться таким утешительным мыслям, шагая навстречу холодному ветру, стуча посохом в мерзлую землю и зная, что ждет тебя – дом. Даже хочется посильнее озябнуть, устать: чтобы слаще был отдых и сон. Ветер туго гудит в проводах – путь лежит вдоль высоковольтной линии – и кажется, что это гул земли, ожидающей снега.
Ведь земля – она тоже устала, и хочет заснуть. Кажется, что, не будь зимнего сна, земля так же точно потеряла бы волю к жизни, как теряем ее и мы, когда нас изнуряет бессонница. И, как дыхание не состоит из одних только вдохов, так и жизни нужны паузы сна, эти выдохи после трудных, порою мучительных, вдохов.
Может быть, ветер осени, тот, что срывает последние листья – это и есть некий выдох земли? И, как с выдоха начинается вдох – так и весна начинается с этого стылого ветра?

Как важно, отрадно такое доверие к сну – залог, может быть, примирения с жизнью и смертью. Если нам нравится сон – нас не должна пугать смерть, как явленье того же порядка. «Сон – маленькая смерть», – можем мы переиначить старинную поговорку испанцев.
Да, смерть есть сон (да и жизнь – это сложная смесь из причудливо длящихся снов) – так что в мире, быть может, и нет ничего, кроме сна, кроме сложных его превращений, приливов-отливов, сгущений и разрежений, кроме перетекания снов нашей жизни – в сны нашей смерти.
И как же отрадно, когда это перетекание жизни в смерть происходит во сне… Тогда замысел жизни и смерти вполне завершают друг друга – и целостный круг бытия замыкается начисто, без досадных помарок.
Можно только мечтать, чтоб, как жизнь переходит в сон – так и сон перешел бы в кончину. Кажется, смерть, продлившая сон – совершенно особая, легкая смерть. И она не страшна – вот то главное, чему учит нас сон…

Издательский совет РПЦ

Прозаик, эссеист, драматург. Автор десяти книг прозы (романов, пьес, повестей, рассказов, эссе) и учебника анатомии для восьмого класса. Имеет многочисленные публикации в российских журналах и альманахах. Роман «Доктор» переведен на итальянский язык.

Лауреат премии имени В. В. Кожинова (2004).

Член Союза писателей России. Член Общественного совета журнала «Наш современник». Живет и работает в Калуге.